Нельзя отрицать, что союз с недовольными аристократами (а он стал возможен только благодаря лозунгу «Долой Мазарини!») принес пользу парижанам. Генералы выбрали правильный план обороны, сосредоточившись на организации конвоев продовольствия и всячески избегая больших полевых баталий, в которые их рассчитывал втянуть Конде.

Разыгранная ими без ведома парламента «испанская карта» была в сущности блефом (парламентарии никогда не согласились бы на авантюру, слишком похожую на акт государственной измены), но она принесла свою пользу: появление испанских солдат у Суассона и Реймса произвело впечатление на сен-жерменский двор и побудило его пойти на новые уступки парламенту.

Но именно этот эпизод ясно показал, что пути парламентской и аристократической оппозиции разошлись. Когда в начале войны изменившие двору аристократы объявляли себя защитниками Парижа, они признавали тем самым политическое и идейное руководство парламента. Но с парламентской идеологией сношения с военным противником были несовместимы, тогда как для космополитизированной аристократии в этом не было ничего морально ущербного. Ситуация формального политического руководства недовольными аристократами со стороны парламента продлилась недолго и уже не возобновлялась. Тем более, что самая влиятельная фракция аристократии, возглавляемая Конде и Гастоном Орлеанским и опиравшаяся на свои многочисленные дворянские клиентелы, поддержала правительство, видя в парламентариях, по опыту прошлого года, смутьянов, потрясающих основы монархии, а при таком соотношении сил победить Мазарини было невозможно.

Еще менее мог считать себя победителем развязавший войну двор. Его заветной целью была полная политическая капитуляция парламента с отменой всех реформаторских деклараций прошлого года (особенно октябрьской) как несовместимых с принципом абсолютной монархии. А в итоге от этого замысла пришлось отказаться: в преамбуле к королевской декларации 30 марта была провозглашена верность короны политике реформ. Оказалась безуспешной и попытка правительства созвать Генеральные Штаты, чтобы противопоставить их авторитет влиянию парламента, — министры имели возможность убедиться в бесперспективности этой акции. Не удалось провести разоружение городской милиции Парижа. Более того, в руках парижан осталась Бастилия под управлением Брусселя. Итак, подвластный парламенту Париж фактически получил статус автономной политической силы, с которой предстояло серьезно считаться в будущем.

Важнейшими уступками парламента были согласие на заключение правительством (в определенных пределах) займов по завышенным процентам и негласный отказ от проведения общеполитических собраний до конца 1649 г.