Парламентарии принялись с жаром обсуждать это вопиющее нарушение Октябрьской декларации, принципа судейской неприкосновенности. В этом настроении они 11 января решили заслушать адресованное им письмо Конде, чего в принципе не должны были делать: письмо мятежника надлежало отправить королю в нераспечатанном виде. Принц предлагал свою армию для борьбы с общим врагом и просил об отсрочке исполнения направленной против него королевской декларации от 8 октября до тех пор, пока не будут претворены в жизнь постановления против Мазарини. Это предложение было принято, что позволило 24 января Гастону подписать с эмиссаром Конде договор о союзе с целью изгнания Мазарини.

Но в тот же день, 24 января, парламентские депутаты, ездившие за разъяснениями ко двору в Пуатье, поведали коллегам о результатах своей поездки. Королева прямо заявила им, что Мазарини идет с войском по королевскому приказу; парламент, понятно, не мог об этом знать и претензий к нему нет, но все его направленные против кардинала постановления подлежат отмене. Гастон также сообщил, что им получено письмо от короля аналогичного содержания, с приказом распустить набранные войска.

Парламент растерялся — он не был подготовлен к противостоянию с совершеннолетним монархом. Теперь он уже не мог, как во время Парижской войны, отождествлять свою волю с волей короля, якобы похищенного его же министром. Оставалось лишь попытаться повлиять на государя, представив ему соответствующие ремонстрации, и такое решение было принято. Депутация, впрочем, не спешила выехать: чтобы появиться при дворе, ей понадобилось более двух месяцев.

А когда вскоре генеральный прокурор Фуке (клиент Мазарини) предложил Большой палате принять постановление, запрещающее кому бы то ни было вербовать войска без распоряжения короля, то и этот акт, полностью противоречащий интересам борьбы с Мазарини, без труда получил одобрение как нечто само собой разумеющееся. Кто, в принципе, может разрешить набор войск? Только король — а как же иначе? Парламент становился жертвой своего легализма.

28 января Мазарини прибыл в Пуатье. Король и весь двор выехали ему навстречу, Анна два часа ждала у окна, не скрывая своей радости. Все стало на свои места, распростившийся с иллюзиями Шатонеф воспользовался первым предлогом, чтобы подать в отставку. Вот только возвращение в Париж вместе с вернувшимся кардиналом для короля стало невозможным. Эту сложную задачу предстояло решать не затягивая, и двор, отказавшись на время от покорения Бордо, двинулся по пути к столице.