31 марта ко двору (находившемуся тогда в Сюлли-сюр-Луар) прибыла, наконец, парламентская депутация во главе с президентом Франсуа-Теодором де Немоном, которая должна была представить ремонстрации против возвращения Мазарини. Ее принимал лично король. Наверное, Людовику вспомнилось, как год назад ему хотелось «оборвать и выгнать» первого президента. Тогда он был несовершеннолетним и побоялся рассердить мать, но теперь он мог себе это позволить. Когда Немон начал зачитывать текст ремонстраций, король вырвал у него из рук бумагу и сказал, что дело будет обсуждено в его совете. Ошеломленному парламентарию оставалось только напомнить, что еще не было случая, чтобы монарх отказался выслушать ремонстрации, после чего король в гневе велел депутатам удалиться.

Впрочем, окончательный ответ двора оказался более уравновешенным. Король предложил прислать к нему на ознакомление собранные парламентом уличающие Мазарини материалы, а он их сам рассмотрит и примет окончательное решение. До тех пор действие всех антимазаринистских актов приостанавливалось. Депутатам был вручен текст королевской декларации соответствующего содержания вместе с письменным распоряжением зарегистрировать ее в парламенте. Последнему ничего не оставалось как… (подчиниться? — нет, принять 13 апреля решение о новых ремонстрациях).

В апреле главные военные действия были перенесены в окрестности столицы. Возможности лавирования для парламентариев сузились. Вся их политическая программа сводилась к антимазаринистской декламации, и ненавидевший кардинала парижский плебс на нее откликнулся. Но он не понимал нерешительности парламента. Парижане видели, что войска Мазарини стоят у стен города, что снабжение столицы все время ухудшается, а прошлогодний урожай был очень плохим, и дороговизна достигла пика, что Парижу снова, как и три года назад, грозит блокада, а городские власти почему-то отказываются вступить в союз со своими французскими принцами против угнетающего всех министра-иностранца. Прибывший в Париж 11 апреля Конде был с восторгом встречен народом. Но войско принца осталось за стенами — парламент и ратуша никак не хотели допустить его в город (надо полагать, поддерживаемые в этом отношении всеми теми жителями, которым было что терять от солдатских постоев, к какой бы «партии» эти солдаты ни принадлежали).

Обстановка в городе была крайне напряженной. В конце апреля — начале мая чуть ли не ежедневно вспыхивали волнения. Громили бюро налоговых сборов, лавки хлеботорговцев, были нападения на парламентариев, членов муниципалитета и отдельных сторонников Мазарини. Повсюду видя происки «мазаренов», народ был склонен расправляться с ними самочинным способом. Аристократы широко использовали эти благоприятные условия для развертывания своей демагогии, стремясь захватить власть в Париже. Особенно отличался Бофор, взявший на себя командование отрядом, набранным из парижских нищих и выступавший с откровенно подстрекательскими призывами к избиению и грабежу «мазаренов».