Поле битвы осталось за парламентом. В апреле — сентябре 1631 г. (месяцы мирной передышки перед новой гражданской войной) он стал политической трибуной, где сталкивались — один раз дело чуть не дошло до применения оружия — группировки Гонди и Конде.

Общая ситуация была очень сложной. Удалившийся в изгнание Мазарини поддерживал тайные сношения с королевой и его политические советы определяли принимаемые ею решения. Анна готова была приложить все усилия для возвращения кардинала, но это было совершенно невозможно: в парламенте проклятия бывшему министру раздавались постоянно, против него готовился судебный процесс и были назначены два комиссара (один из них был Бруссель) для подготовки материалов обвинения. Королеве постоянно приходилось давать все новые заверения, что изгнание Мазарини является бесповоротным.

Въезд в Париж освобожденного Конде вместе с братом и зятем (16 февраля) был триумфальным; принцев, пострадавших от тирана-кардинала, встречали Гастон Орлеанский, Гонди, Бофор и другие члены Ассамблеи дворянства. Королева вначале пыталась противопоставить Конде Гастону. Едва освободившись из-под стражи, 3 апреля она произвела изменения в правительстве с единственной целью осадить много возомнившего о себе деверя. В состав Узкого совета был введен бывший друг, а ныне заклятый враг Мазарини и клеврет Конде Шавиньи, лично ненавистный как Гастону, так и ей самой. Государственные печати были отняты у Шатонефа (старику припомнились его старые связи с оппозицией) и переданы Моле; в этом акте главным был не выбор нового хранителя печатей, а тот факт, что столь ответственное решение было принято без совета с Гастоном. Это больше всего рассердило генерального наместника; Гонди даже предлагал силой отнять печати у первого президента, причем на улицы вышел бы любящий королевского дядю народ, который коадъютор брался удерживать от крайностей. На такое Гастон был неспособен решиться. Через несколько дней он примирился с королевой на единственном условии: печати были все же отняты у Моле и возвращены канцлеру Сегье.

После этого главным, самым опасным врагом для Мазарини и королевы стал Конде. Заточение сильно повлияло на характер принца: исчезла великолепная беспечность, уверенность в том, что никто не посмеет лишить свободы прославленного полководца. Он стал подозрительным до мнительности; впрочем, эта подозрительность имела свои основания, в окружении Анны действительно обсуждались планы его нового ареста и даже убийства. Конде демонстративно удаляется из Парижа в свой замок, требует гарантий безопасности, прежде всего удаления от двора ставленников Мазарини — Летелье, Сервьена, Лионна. Он обращается к парламенту, всячески обыгрывает тему опасности возвращения кардинала, ведущихся с ним тайных сношений, и парламент, понятно, идет ему навстречу, просит королеву (14 июля) дать принцу все необходимые гарантии. Анна идет на уступки, объявляет об отставке трех мазаринистов, но Конде и этого недостаточно, он требует все новых формальных заверений. Вышедшая из себя регентша направляет в парламент (17 августа) королевскую декларацию, направленную против Конде: принц обвиняется даже в сговоре с испанцами. Это было уже слишком — по настоятельному совету Мазарини, желавшего оттянуть столкновение, новая королевская декларация от 5 сентября, приуроченная к совершеннолетию монарха, объявляет обвинения неподтвержденными, а Конде невиновным.