Обняв Терезу, он спросил, как дела.

– Его перевели в отдельную палату, – сказала она, – не думаю, что это хороший признак – как считаешь? Я просто хочу спать. Ему… слушай, ему в последнее время колют много успокоительных, и сегодня утром тоже кололи, для бронхоскопии, и он еще не совсем пришел в себя. Я не знаю, поймет ли он в точности, что это ты. Надо было перезвонить тебе и сказать, но я надеялась, он уже придет в себя. Дело в том, что он не… даже без успокоительных, он не совсем в сознании. Надо было сказать тебе.

– Да ничего, – сказал он. – Ничего.

Йель пошел за ней, и, едва войдя в палату, зажмурился. Он медленно открыл глаза и увидел на кровати чужого человека. Он захотел сказать Терезе, что она ошиблась палатой, что он не знал этого иссохшего зародыша. Но Тереза погладила череп этого несчастного, и когда его челюсть отвисла, Йель узнал зубы Чарли. Он стал инопланетной мумией, узником Освенцима, птенцом, выпавшим из гнезда. Разум Йеля перебирал метафоры, потому что простой факт того, что перед ним – Чарли – не укладывался у него в уме.

Расстояние между дверью и кроватью было невелико, но Йель преодолел его так медленно, как только мог. Он взялся за поручень кровати, посмотрел на карточки, приклеенные к стенам.

Тереза устала, и Йель сказал, что может остаться, сказал ей идти домой и отдохнуть. Она обняла его и ушла.

Он не знал, следует ли ему говорить. Он мог сказать, что пришел, и пытаться понять по лицу Чарли, понял ли тот. Но, учитывая успокоительное и слепоту Чарли, Йель мог чувствовать себя безопасно неузнанным – и так ему было спокойнее, по крайней мере, на первый раз.

Потом, если Чарли придет в сознание, он сможет сказать ему все, что хотел. Во всяком случае, все хорошее. Он сможет сказать хотя бы раз, что простил его. И даже если Чарли так и не очнется полностью – что ж, он все равно скажет это. Может, так тоже считается.

Он сел на стул у кровати.

Вошла медсестра и показала Йелю маленькую розовую губку на конце палочки, которую нужно было подносить к губам Чарли, чтобы он мог пить.

Он взял палочку и сделал, как ему показали, и провел большим пальцем по запястью Чарли, слушая сигналы кардиомонитора.

Он поил его водой, капля за каплей.

Он почувствовал, как повсюду кругом – дальше по коридору и в других коридорах других больниц Чикаго и других богом забытых городов всего мира – то же самое делали тысячи других мужчин.

2015

2015

Это было немыслимо. Или мыслимо? Она должна была признать это. Она не спала, и был 2015-й год, и перед ней стоял человек, совершенно живой, чьи глаза, и жесты, и голос были как у Джулиана.