– Ну, вот и он.

Йель надеялся, что работы Ранко будут выглядеть более выразительно, но все-таки они были с чувством оформлены, а информационные таблички, сообщавшие о Ранко, приятно контрастировали с невзрачными коровами. Реставраторы подсветили картину с Норой в виде грустной девочки, и ее синее платье обрело более интересный оттенок, чем помнил Йель.

И наконец перед ними предстал Ранко в жилете ромбиком. Йель не видел эту картину после того, как Нора сказала ему, что это Ранко и что она сама писала его. Картина называлась «Автопортрет»; Йель, по крайней мере, смог донести эту информацию. Картина действительно выглядела как работа того же художника, во всяком случае, для Йеля, но возможно, если приглядеться, мазки здесь лежали не столь уверенно; словно автор отчаянно пытался сделать все правильно. Эта картина тоже смотрелась отчетливее после реставрации. Йель не сознавал, в каком плохом состоянии они были прежде. Он заметил в курчавых волосах Ранко серебряный отблеск. Подкатился ближе, но это не помогло, и тогда откатился подальше.

Он не тронулся умом – это была канцелярская скрепка. Едва ли такое заметишь при первом взгляде, но теперь он смотрел и убеждался, да, и была еще одна, ближе к брови. Очертания были четкими, и на каждой скрепке сиял свет. Может, это была идея Норы? Или Ранко в самом деле надел свою корону, позируя ей? Или она добавила ее после его смерти? Это было поразительно и странным образом обескураживало – скрепки.

Ему хотелось смеяться, кричать об этом на всю галерею, объяснить всем. Но он сможет сказать об этом только Фионе.

– Эта моя любимая, – сказал он Эсме.

Человек позади Йеля сказал жене:

– Я слышал, им пришлось включить все картины – таково было завещание леди.

Но главное, картина была на месте – залогом любви. Да, безнадежной, обреченной, ревнивой, нелепой любви, но разве любовь бывает другой?

Прошел уже час и пять минут, и Сесилия побежала заводить машину. Эсме повезла Йеля задом на выход, дав ему последнюю возможность увидеть галерею. Людей в прекрасной одежде, края и углы картин и эскизов.

– Е-мое, – сказала Эсме, – снег!

Нападало не меньше сантиметра; Сесилия оставила цепочку следов до машины.

Йель обнял Фиону на прощание и попросил ее рассмотреть поближе автопортрет Ранко. А потом сказал Аллену Шарпу:

– Если к ней приблизятся родители, притворитесь, что у вас припадок или типа того.

Аллен выбежал за дверь и стал смахивать перед коляской снег с дорожки вечерними туфлями.

Аллен вместе с Эсме переместили Йеля на пассажирское место и поставили кислородный баллон между ног.