– А потом, в конце… Окей, – она положила напряженные руки на колени. – За четыре дня до его смерти в больнице показалась его мать.

Лицо Сесилии окаменело.

– Я ее узнала, потому что видела в этой рекламе тайленола, и каждый раз, как ее показывали, я пялилась на ее лицо и пыталась понять ее. Наверно, его отец… помнишь, отец приходил пару раз, но он просто типа стоял у кровати, и было так неловко.

– Я этого не помню.

– Ну, он приходил, и Йель не думал, что он поддерживал связь с мамой, но очевидно поддерживал или нашел, как связаться с ней, и она заявилась. На ней было желтое открытое платье, и она выглядела такой нервной. Это было ночью. Он спал.

Выражением лица она очень походила на Йеля, когда он о чем-то тревожился – в такие моменты он напоминал Фионе кролика. Это совпадение могло бы пробудить в Фионе любовь к этой женщине, ведь она любила Йеля, но она, напротив, только сильнее возненавидела ее. Потому что одна из самых трогательных черт Йеля проявилась на лице той, которая бросила его.

– И ты сказала ей уходить.

Фиона не сдержала рыдание, и Николетт подняла на нее взгляд. Солнце светило сквозь ее светлые волосы.

– Я не была еще матерью, не рожала. Я… я только думала, как его могла расстроить эта встреча. Но я его и ревновала, теперь я это понимаю. Он был моим, а тут пришла эта женщина, и я не думала о том, что она испытывала. Или о том, чего ей стоило прийти туда. Я думала, это его убьет. Я думала, он так расстроится, и боялась, что она станет вникать в лечение, захочет сделать что-то по-своему, как мои родители – с Нико. Я так сильно ненавидела свою мать. Я проводила ее до лифта, нажала кнопку и сказала ей, мол, он особенно подчеркнул, что не хочет ее видеть.

– Это была правда?

– Вообще-то, да. Да. Мы обговаривали это в числе прочего. Но я могла бы рассказать ему, когда он проснулся. Могла бы спросить, что бы он хотел сделать. А я не спросила. Я собиралась сказать ему. Все время собиралась.

Но потом у нее начались схватки, и все развивалось ужасно, так что ей сделали кесарево сечение, и она лежала прикованной капельницами к кровати, этажом выше Йеля, но без возможности попасть к нему – пройти по коридору и спуститься на лифте. Сесилия еще не вернулась, Эшер был в Нью-Йорке, и не осталось никого, кто мог бы сидеть у его постели. Она думала позвонить кому-нибудь из его знакомых по палате и попросить присматривать за ним, но он был ближе с медсестрами, чем со случайными соседями, а на медсестер можно было положиться; они часами держали за руку умиравших в одиночестве мужчин. Кроме того, Фионе нужно было прийти в себя, и тогда она сможет спуститься на третий этаж и дальше заботиться о нем.