– Твоя мама обо всех нас заботилась, – сказал Джулиан.

Фиона заметила, как Клэр расправила плечи.

– Я в курсе, – сказала она. – Святая Фиона Бойстаунская.

Джулиан взглянул на Фиону. Она вдруг подумала, не настроила ли секта Клэр против гомосексуальности, не внушила, что СПИД – это кара божья или типа того. Она не могла представить, чтобы Клэр купилась на это, но разве могла она хоть что-то сказать наверняка об этой незнакомке?

Клэр взяла с витрины набор меламиновых тарелок с картинами Магритта – верхняя была с трубкой-которая-не-трубка на нежно-зеленом фоне. Она покрутила ее, рассматривая.

– Я годами рассказывал истории про твою маму, – сказал Джулиан. – Она думала, что я умер, а я все это время рассказывал о ней, типа как о Поле Баньяне[143]. И много лет я не знал и половины того, что она сделала. Я уехал из Чикаго, а она там не сидела сложа руки.

Клэр сухо улыбнулась Джулиану.

– Что ж, я встала у нее на пути.

Фиона постаралась понять, что она хочет сказать.

– Я родилась в тот день, когда умер ее друг, – сказала Клэр. – Вы это знали?

Фиона сказала шепотом, хотя сама не знала, почему:

– Она про Йеля, – а потом нормальным голосом: – Нет, это не так. Ты родилась на день раньше. Клэр, слушай, ты говорила Курту, будто я сказала, что это был худший день в моей жизни? Потому что я никогда…

– Это меня всегда убивало, – сказала Клэр.

Она обращалась только к Джулиану, словно Фионы не было рядом. Джулиан, к его чести, не был в смятении оттого, что оказался в центре этого конфликта. Может, он понимал, кем был для нее: вакуумом, резонатором, необходимым наблюдателем.

– Во мне всегда… когда я была маленькой, была часть меня, которая думала, что если бы я только родилась после того, как он умер, она поверила бы, что я – это он, его реинкарнация или типа того. Тогда бы и я могла в это поверить. Я хотела бы родиться в тот самый миг.

Хотя Клэр смотрела не на нее, а на Джулиана и тарелку с Магриттом, Фиона сказала: