– Она звонит на сестринский пост каждые десять минут, богом клянусь, – сказал Бернард. – Она хотела знать, когда вы проснетесь. Еще не родила.

Зашел доктор Ченг.

– Вы набираете вес, – сказал он, – что в данном случае не обнадеживает. У вас теперь собираются жидкости в брюшной полости. А это значит, почки и печень не очень справляются.

У Йеля покалывало пальцы от недостатка кислорода, и он почти не чувствовал пальцев на ногах. Сердце его с каждым ударом словно карабкалось в гору.

Когда Йель учился во втором классе, учительницу, миссис Генри, положили в больницу с пневмонией, и учитель, поставленный на замену, который по большей части рассказывал им, как он служил в корпусе мира, попытался объяснить, что было не так с миссис Генри.

«Вдохните так глубоко, как только сможете, – сказал он, – и не выдыхайте, – они вдохнули, и тогда он сказал: – Теперь вдохните еще. И тоже не выдыхайте».

Они попытались. Многие ребята сдались, выдохнули воздух с фырканьем и с хохотом попадали со стульев, но Йель, всегда делавший, что ему говорят, держался.

«А теперь вдохните еще раз. Этот третий вдох и есть то, что чувствуешь при пневмонии».

Йель испытывал своеобразный покой среди всего этого при мысли о том, что его поставили в известность так давно. Что, сидя в классе, в своем крепком семилетнем теле, он ощутил, на секунду своей детской жизни, каким будет его конец.

– Я хочу, чтобы вы просто кивнули или покачали головой, – сказал доктор Ченг. – Если я вас не пойму, мы пойдем к Фионе, хорошо? Я хочу знать, согласны ли вы, чтобы мы сняли вас с пентама и амфожести. Это будет значить, что мы официально признаем вашу неизлечимость. И я посажу вас на морфин.

Одним из качеств, за которые Йель ценил доктора Ченга, было то, что он говорил как есть: амфожесть.

Йель собрал все свои силы и кивнул со всей возможной решимостью.

Он проснулся бог знает сколько времени спустя и различил склонившегося над кроватью очень высокого парня. Он никак не мог сфокусировать взгляд; лицо расплывалось. Морфин был одеялом, теплым, толстым одеялом, обнимавшим его снаружи и изнутри.

– Эй, это Курт, – сказал молодой человек. – Сын Сесилии.

Йель попытался вдохнуть, чтобы что-то сказать, но он выкашливал намного больше воздуха, чем вдыхал, и каждый кашель наносил смягченный морфином удар ему в ребра.

Рядом была Дэбби. Наверно, снова вечер. Теперь, когда он подумал об этом, он понял, что Дэбби рядом. Он уже с некоторых пор чувствовал ее присутствие. Она знала о точке у него между глаз.

– Эй, прости. Не нужно говорить. Моя мама хотела, чтобы я проверил, как ваши дела, и я… – Йель видел сквозь туман, как Курт взглянул на Дэбби, спрашивая разрешения, и расстегнул свою спортивную сумку. – Я принес Роско.