Но Мария Терезия поддалась влиянию Франции еще и по той причине, что она не вполне верила России. Как и французские политики, она считала слишком сильный рост могущества России опасным не только для Средней Европы, но и для Балкан. Она не могла помешать этому росту, но старалась, по крайней мере, не способствовать ему.

Из трех участвовавших в войне монархов наиболее последовательной была Елизавета. Она желала уничтожения Пруссии даже ценой усиления других стран, ценой тяжелых военных и финансовых жертв. Именно благодаря Елизавете замазывались трещины в союзе и преодолевались наиболее крупные расхождения. Но Елизавета была уже на склоне лет; кроме того, за ее спиной действовали другие люди. Ее наследник Петр III был сторонником соглашения с Пруссией и выступал за политическую ориентацию на Англию. У Петра были приверженцы при дворе среди министров и генералов. Его партия росла по мере того, как состояние здоровья Елизаветы ухудшалось. При дворе и в армии знали, что после смерти императрицы произойдет внешнеполитическая переориентация, которая, естественно, будет связана со сменой лиц, играющих определенную роль в ведущих политических и военных кругах России, и старались подготовить почву, чтобы во-время оказаться на той стороне, на которой окажется перевес. Таково было поведение карьеристов. Но и поведение людей, ведущих последовательную, искреннюю политику в Петербурге, становилось все более колеблющимся и неопределенным, и главную причину этого следует искать в политике Австрии. Даже при больших симпатиях к Австрии (а они были, кстати говоря, не слишком сильны) в Петербурге ясно видели, что венский двор хочет, чтобы русские таскали для Австрии каштаны из огня, но что сама Австрия готова при первом удобном случае бросить Россию на произвол судьбы.

России приходилось считаться с тем, что ее союзник может в подходящий для себя момент сговориться за ее спиной и за ее счет с нынешним противником. Это ощущение неуверенности и недоверия с самого начала наложило отпечаток на весь ход войны. Когда Апраксин, первый главнокомандующий русской экспедиционной армией, направленной против Пруссии, выиграл битву при Гросс-Егередорфе и не стал преследовать противника, в Вене заговорили о «предательстве». Апраксин был смещен, но оказалось, что виноват был не он. Указание не слишком ввязываться в войну пришло от канцлера Бестужева, а Бестужев только исполнил поручение жены наследника престола Екатерины — позднее Екатерины II. Когда место Апраксина занял генерал Фермор, а потом весьма деятельный Петр Салтыков, ничего не изменилось. Тенденция не добивать Фридриха, а держать его и его армию в резерве для будущего, исходила не от русских генералов. Когда австрийские союзники упрекали Салтыкова в медлительности после битвы при Кунерсдорфе, он ответил: «У меня нет приказа уничтожить короля Пруссии».