В целом Хомякову-поэту исследователи уделяли немного внимания. Христианские аспекты его поэтического мира в критике дореволюционной и эмигрантской были затронуты лишь в общих чертах, в советскую эпоху и вовсе замалчивались. К творчеству Хомякова, как и А. К. Толстого, чтобы сделать его хоть в какой-то мере приемлемым для атеистического литературоведения, применялись понятия, ставшие обязательными, но своего рода ложными идолами, – это прежде всего романтизм (Б. Ф. Егоров, Л. Гинзбург). Что касается мира природного, то здесь, как и при оценке творчества Ф. И. Тютчева, акцентируется внимание на пантеизме (И. Сергиевский и Е. А. Маймин в работах о Хомякове; Л. В. Пумпянский, Н. Я. Берковский, Б. Я. Бухштаб, К. В. Пигарев, Б. М. Козырев – о Тютчеве). Если в советскую эпоху в литературоведении тезис о пантеизме поэтов-любомудров был общим местом, то и в настоящее время он – по инерции – сохраняет свою силу. Лишь в последние годы появились работы, в которых указывается на христианское начало в мировоззрении Ф. И. Тютчева[420] и о пантеизме уже не упоминается вовсе или говорится вскользь, но о Хомякове-поэте по-прежнему нет серьезных исследований.

В советскую эпоху духовные темы поэта редуцировались до романтических и пантеистических проявлений, что в действительности являлось христианским. Ни в типе личности, ни в поэзии Хомякова, как и А. К. Толстого, нет ничего романтического, а в восприятии природы Хомяков, как и Тютчев, никогда не был пантеистом.

Доказывая несостоятельность жизненной позиции Хомякова, советские исследователи указывали на противоречивость его личности, принимали за недостаток то, что является глубочайшим свойством христианского миропонимания – напряженный антиномизм как соединение противоречий в высшее единство. Поэты выявляют вовсе не борьбу противоречий в своей душе, а воплощают различные грани единого смысла. Например, в творчестве Хомякова определенную эволюцию претерпевает антиномия гордости как позиции достоинства и мужества среди людей и смирения перед Богом и Его волей. При этом в личности и взглядах поэта не было ни противоречивости, ни борьбы двух начал.

В дореволюционных и эмигрантских статьях о поэзии Хомякова (их немного, они весьма кратки), написанных с симпатией к поэту и его мировоззрению (Г. Князев, П. Матвеев, Б. Глинский, Э. Радлов, Н. Арсеньев, Б. Ширяев)[421], речь идет главным образом о совершенной личности поэта, о его глубокой вере, в стихах же особо выделяется тема России. При этом опровергаются ставший привычным после Белинского тезис об отсутствии дарования у Хомякова и тургеневский отказ видеть в стихах Хомякова хотя бы на грош признаки поэзии. Так, Б. Глинский, обобщая публикации о биографии поэта, о его богословских и даже юридических взглядах (не называя ни одного исследования собственно о поэзии), замечает: «Такое изучение приводит массу читателей к признанию исторической значимости духовного наследия Хомякова, освещает его тем светом правды, которую вольно или невольно, но тщательно скрывали, в интересах полемической борьбы, принципиальные его противники. <…> уже теперь начинает понемногу рассеиваться искусственно напущенный на этого писателя дым и чад русской публицистической литературы узко-тенденциозной окраски». А когда этот дым рассеется, то, по мнению Б. Глинского, Хомяков предстанет «как глашатай высшей правды жизни».[422] Однако предсказание о том, что истинная значимость Хомякова для русской культуры станет очевидной для всех, едва ли сбылось и к нашему времени. Уже на рубеже XIX—XX веков предавалась забвению христианская поэзия и А. К. Толстого, и А. С. Хомякова, неугодных либеральной «публицистической литературе», которая в то время имела силу и замалчивать, и искажать дух творчества поэтов, относящихся к первому ряду русской поэзии, переиначивать и высмеивать их биографии и взгляды с плебейским духом презрения.