Первые призывы к национальности в искусстве раздавались уже в самом начале XIX века, заметно усилившись к его середине. В первой стадии требование национальности не простиралось далее сюжета. Такое понимание не теряло своей силы и в середине XIX века. Но все-таки понятие самобытности становилось более широким, начиналась борьба против подражательности и академического космополитизма. Наряду с пониманием самобытности русского искусства как реализма были зачатки и иного понимания. Как известно, уже в конце сороковых годов появился интерес к древнерусскому и византийскому искусству.

Искусство обращалось не только к чувству, но и к разуму зрителя. Художники стремились «изучать» народный быт, наблюдательность ставилась одной из главных добродетелей художника. Мемуары, письма и архивные материалы также свидетельствуют об очень распространенном у художников этнографическом интересе. Это совпадает с общим увлечением этнографией, с появлением работ И. В. Киреевского, Ф. И. Буслаева и т. д.

Основным центром художественной жизни в 1840–50-х годах было московское художественное общество и состоящее при нем Училище живописи и ваяния (1843), имевшее общественный характер, что сильно отличало его от Императорской Академии художеств. Наиболее активным ядром общества был его Совет. В 40-х годах деятельное участие в нем принимал известный славянофил А. С. Хомяков. Долгое время работали здесь и C. П. Шевырев, и М. П. Погодин (хоть и не был членом Совета). Так или иначе, все они примыкали к кругу славянофилов.

Неприятие классического искусства было глубоко связано с мировоззрением славянофилов, поскольку им, как шеллингианцам, неприемлем был классицистический рационализм. Близок к эстетическим взглядам А. С. Хомякова и М. П. Погодин. Его «Древлехранилище» было одним из первых собраний русских художественных древностей.

Требование национальных сюжетов объединяло все течения славянофильства (это был первый этап в исканиях самобытности). Эта точка зрения была основной в Училище живописи и ваяния.

Здесь с предельной отчетливостью сказалось то своеобразное преломление классической эстетики в славянофильском сознании, которое так типично для 1840–50-х годов. В конкретной родной действительности славянофилы искали все той же объективной красоты, которую академики находили в Италии. В славянофильской среде эта эстетическая идеализация стояла в тесной связи с социальной идеализацией «народности».

Идеализм мешал славянофилам принять «натуральную школу» с присущим ей критицизмом. Но натурализм сам по себе, как интерес к индивидуальному, конкретному и почвенному, не мог быть им чуждым. Таким образом, несомненно, что со славянофилами был тесно связан поворот к самобытности, а отчасти и к натуралистической конкретизации.