Наконец, в статье «Англия» (1848) Хомяков прямо утверждает: «<…> тут (в анализе искусства) Германия владычествует. Тут она действовала одна, и ее труд продолжается одною Россиею, дополняющую теорию о свободе художества теориею отношений художества к народу и самого художника к своим произведениям» (190). В примечании Хомяков называет имена Н. В. Гоголя («Выбранные места из переписки с друзьями»), В. А. Жуковского (письмо к Гоголю от 29 января 1848 года), С. П. Шевырева и К. С. Аксакова. Не отрицая вклада каждого из названных Хомяковым писателей, следует сказать, что настоящее развитие эти идеи получили именно в его творчестве.

Эти же мысли с той же степенью определенности Хомяков высказывал и в самых поздних своих критических работах. Так, отвечая на речь Л. Н. Толстого при вступлении его в Общество любителей российской словесности 4 февраля 1859 года, Хомяков возражал Толстому, защищавшему «свободу» искусства:

<…> я не могу разделять мнения, как мне кажется, одностороннего, германской эстетики. Конечно, художество вполне свободно: в самом себе оно находит оправдание и цель. Но свобода художества, отвлеченно понятого, нисколько не относится к внутренней жизни самого художника. Художник не теория, не область мысли и мысленной деятельности: он человек, всегда человек своего времени, обыкновенно лучший его представитель, весь проникнутый его духом и его определившимися или зарождающимися стремлениями. <…> Посвящая себя всегда истинному и прекрасному, он невольно словом, делом, складом мысли и воображения отражает современное в его смеси правды, радующей душу чистую, и лжи, возмущающей ее гармоническое спокойствие. Так сливаются две области, два отдела литературы, об которых мы говорили; так писатель, служитель чистого искусства, делается иногда обличителем, даже без сознания, без собственной воли и иногда против воли» (309).

<…> я не могу разделять мнения, как мне кажется, одностороннего, германской эстетики. Конечно, художество вполне свободно: в самом себе оно находит оправдание и цель. Но свобода художества, отвлеченно понятого, нисколько не относится к внутренней жизни самого художника. Художник не теория, не область мысли и мысленной деятельности: он человек, всегда человек своего времени, обыкновенно лучший его представитель, весь проникнутый его духом и его определившимися или зарождающимися стремлениями. <…> Посвящая себя всегда истинному и прекрасному, он невольно словом, делом, складом мысли и воображения отражает современное в его смеси правды, радующей душу чистую, и лжи, возмущающей ее гармоническое спокойствие. Так сливаются две области, два отдела литературы, об которых мы говорили; так писатель, служитель чистого искусства, делается иногда обличителем, даже без сознания, без собственной воли и иногда против воли» (309).