Поэтическая тетралогия Ю. Кузнецова о Христе «Детство Христа», «Юность Христа», «Путь Христа», «Сошествие в ад» без всякого сомнения – одно из самых значительных явлений русской литературы на стыке веков. Это итоговое поэтическое произведение русской литературы ХХ века. Автор блестяще воплотил свой замысел показать в образе Христа Бога и человека, больше того, духовный путь человека к осознанию себя Сыном Божьим во всей его силе и безмерной ответственности за судьбы человечества. Лиризм произведения проистекает из того, что поэт ощущал в себе неисчерпаемые творческие силы и передавал свое духовное родство с Христом. «Гениальность же художника, – подчеркивал Хомяков, – состоит только в яснейшем воображении задуманных идеалов, а гениальность критики – в яснейшем сознании отношения между произведением и первоначальною мыслию, которую оно назначено было выразить»[490]. Хотя поэма-цикл Кузнецова вызвала споры в критике, можно сказать, что поэт не отступил от духа Священного Писания в своей концепции Христа и истории человечества. Его творчество лежит в русле сложной ассоциативно-метафорической системы, и художник, опираясь на библейский текст, вправе домысливать, воображать, использовать апокрифы при создании своего произведения. У него, как и у других поэтов христианской ориентации, понятие о будущем связано с представлениями о жизни «вечной, нескончаемой». Поэтическая тетралогия Ю. Кузнецова о Христе – блестящий пример сочетания бессознательного и сознательного в художественном творчестве, как это понимал Хомяков. «Художественная воля задумывает, художественное воображение созидает, художественная критика сопровождает и одобряет творение», – подчеркивал философ[491]. Главное – это ощущение, что мы не оставлены высшими силами один на один с бедой. Так, Юрий Кузнецов в стихотворении «Новое солнце» пишет: «Матерь Божья над Русью витает, / На клубок наши слезы мотает, / Слезы мертвых и слезы живых». Таково и его видение Христа в урагане 12 июля 2001 года: «В разломе туч, над главами державы / Я увидал иконный лик Христа. / Я грешник, и всего одно мгновенье / Он на меня со строгостью взирал. / Белесой мглой заволоклось виденье, / И ураган Москву переорал».

Отвечая Чаадаеву, Хомяков подчеркивал: «Положение наше ограничено влиянием всех четырех частей света, и мы – ничто, как говорит сочинитель “Философического письма”, но мы – центр в человечестве европейского полушария, море, в которое стекаются все понятия» (1, 450). Думается, что Ю. Кузнецов вступает в эту полемику своим поэтическим словом. Автор глубоко убежден в том, что Россия – это последняя надежда человечества. С ее уходом оно неизбежно деградирует и погибнет: «Я ухожу. С моим исчезновеньем / Мир рухнет в ад и станет привидением – / Вот что такое русское ничто!». В поэме «Дом» автор подчеркивал непостижимость национального пространства и времени, быта и бытия, чувства и мысли. Это и «русский вздох, что удалью зовется», и «свобода русской воли», и почти философская категория, которой определяет русский человек свою жизнь, – «ничего»: