Особо следует подчеркнуть кризис материалистического сознания, который заметен в современной поэзии. Духовная пустота приводит к потере ценностных ориентиров. «Без сомнения, материализм, так же как и чистый рационализм, есть учение, противное нравственности, у которой он отнимает всякую разумную основу», – совершенно справедливо подчеркивал Хомяков[496]. В поэзии Алексея Цветкова нет и речи о вечной жизни. Ее конечность абсолютна, «поскольку жизнь всегда имеет выход, и это смерть. А ей не возразить». Петру Войцеховскому Церковь представляется умирающей, выполнившей свою миссию: «И невнятные думы плывут / Над крестами забытых строений, / Где забытые люди живут». В свободном выборе между Богом и грехом многие современные поэты выбирают последнее.

Современное литературоведение преувеличенно большое внимание уделяет творчеству поэтов третьей волны эмиграции в сравнении с теми, кто, оставаясь вместе со своей родиной в условиях жесточайшей цензуры, воплощал подлинно народные чаяния. Цензурной правке подвергались произведения А. Твардовского, С. Наровчатова, Б. Ручьева, Н. Старшинова, С. Куняева, С. Викулова. Смешивать их позицию с официальной доктриной властей того времени так же преступно, как отождествлять защиту православной веры А. Хомяковым и И. Киреевским с концепцией официальной народности. Говоря о человеке, без крайней нужды бросающего свою родину и край отцовский, Хомяков подчеркивал:

Выходец или беглец, влачит он грустную и бесполезную жизнь среди народов ему чужих, мертвец среди жизни, которой он не причастен. <…> Не меньшему, если не большему, осуждению подлежит тот, кто, не оставляя пределов своего отечества и не расставаясь с землею, приобретенною или созданною трудами прежних поколений, расторгает все свои связи с жизнью народною: беглец, душою и сердцем, он влачит печальное свое существование среди жизни чужой.[497]

Выходец или беглец, влачит он грустную и бесполезную жизнь среди народов ему чужих, мертвец среди жизни, которой он не причастен. <…> Не меньшему, если не большему, осуждению подлежит тот, кто, не оставляя пределов своего отечества и не расставаясь с землею, приобретенною или созданною трудами прежних поколений, расторгает все свои связи с жизнью народною: беглец, душою и сердцем, он влачит печальное свое существование среди жизни чужой.[497]

Из поэтов третьей волны эмиграции наиболее близок к духовной традиции А. Хомякова Ю. Кублановский. Для него взаимоотношения России и Европы – один из сквозных мотивов творчества:

Но по сути он только декларирует стремление к сохранению православных традиций, часто мысленно обращаясь к ветхозаветному Богу: «Бог наш – огнь, поядающий в бешеной стуже вьюг». Поэт широко использует образы и представления, связанные с католичеством (чистилище, стеариновая, а не восковая свеча, крестоносцы, грааль). Хомяков четко различал понятия религии и веры. У Ю. Кублановского религия есть, а веры не ощущается. Когда «погибает отечество, до воскресенья ли нам?» – задает поэт сакраментальный вопрос и, хотя пишет: «Мы связаны общею чашей и общей просфорой навек», – фактически утверждает «мысль о последнем прости» русского народа.