Поэзия современного постмодернизма, к которой можно отнести творчество и таких столпов и проповедников западной ментальности, как А. Вознесенский и И. Бродский, отражает настроения того слоя общества, которое, говоря словами Хомякова, «будучи оторвано от своего исторического корня, распалось на личности, обратилось в песок <…> стихия, живая и органическая, для него совершенно недоступна. Он от нее отрекся, отрекшись от всего ее быта»[499]. Что касается Андрея Вознесенского, то в декларации он выступает за добро, любовь, человека, а в образе несет деструктивную идею. Так, в поэме «Андрей Полисадов» автор заставляет вести спор о сути жизни между героем и Собором. Вроде бы борец за духовную свободу и консервативный Собор примиряются. Однако соборность эпического мира Вознесенского оказывается мнимой. Собор-храм является носителем духовной традиции, красоты, благолепия, гармонии, собор-собрание вырабатывает общее мнение, согласие, единство в интересах всех и каждого на основах христианской нравственности, но ничего этого в поэме нет. Церковь оказывается носительницей косности, а вместо единства людей навязывается «здоровый индивидуализм». Поэт говорит о соборности, но у него нет и грана уважения к чужим принципам и верованиям. Не случайно он включает в текст кощунственный монолог «Милый! Окрести меня, совершеннолетнюю!»: «Я разделась в церкви – на пари последнее», «Я вошла в алтарную…» и т. д.

Иосифу Бродскому Божественное чудо в принципе не нужно. Его лирический герой – сам для себя чудо, сам для себя «чистосердечный дар». Никто в современной поэзии так глубоко, как Бродский, не выразил разрушительных тенденций в отношении национальных миров и страстную тягу к ветхозаветному единству мира. В любви ему грезится «двуспинное чудовище», а дети для него – «лишь оправданье нашей наготы». Утверждая индивидуализм как принцип жизни, поэт бросает вызов природе, которая, с его точки зрения, «искренне ценит принцип массовости, тиража, страшась исключительности».

Особый вопрос о поиске веры – в творчестве современных постмодернистов Д. Пригова, К. Кедрова, А. Парщикова, И. Жданова, А. Еременко. Концепцию этого направления в искусстве выражает, например, А. Парщиков. По словам К. Кедрова, «из мировой свалки он воздвигает свой мир, как детишки делают домики из песка»[500]. Трехмерный видимый мир для поэта – свалка, абсурд. Он явно его отрицает. Здесь две ценности: человек и вселенная. Человек «выворачивается» в космос, космос – в человека. При всей сложности концепции мира современного ученого и поэта «метаметафориста» К. Кедрова можно заметить его настойчивое стремление вернуть и осовременить языческий миф, прочитать метафоры, аллегории и символы прошлого в свете современных научных представлений о космосе. Фактически это камень в основание новой религии будущего, которая должна уравнять и нивелировать все верования и национальные духовные ценности. Не случайно о. Серафим Роуз с тревогой писал, что строительство религии на основе современной науки – это очередной виток заблуждений человечества. Можно сказать, что постмодернистская поэзия в чем-то сходна с научной фантастикой, которая, «стремясь казаться научной и далекой от религиозности», на деле «является ведущим средством пропаганды „нового религиозного сознания“, к которому стремится сбежавшее от христианства человечество»[501].