Другое намеченное МХО дело – открытие женской живописной мастерской. Ее правила были тщательно разработаны Советом общества еще в начале 1846 года, а на 3 марта 1847 года было назначено ее открытие[574]. Однако и это предприятие потерпело неудачу, так как не нашло отклик у тогдашней публики. Таким образом, к весне 1847 года у Хомякова было немало поводов ощутить, что возможности МХО ограничиваются не только и не столько его финансовыми средствами, но и довольно скромными художественными интересами современного общества.

Однако проблема органичного воспитания (именно воспитания, а не образования) художественного таланта не оставляла Хомякова-публициста. Он обращается к ней вновь осенью 1848 года. В статье «По поводу Гумбольдта» Хомяков не без сожаления описывает «благородные школы», которые, будучи основаны «просвещенной любовью к искусству», превращают обучение молодых людей в многолетний, самодостаточный процесс отработки техники – «бесконечное рисованье и лепление глазков, носиков, лиц, тел и групп» и усвоения «чужой, когда-то жившей мысли».[575]

Осуждая подобный путь обучения, Хомяков убеждает, что подлинное искусство доступно для русского художника «единственно во столько, во сколько он живет в полном согласии с жизненным и духовным бытом» своего народа. Потому воспитание и развитие художника, как пишет он, «состоят только в уяснении идеалов, уже лежащих бессознательно в его душе».[576]

После этого становится очевидно, что противоречие между взглядами, на которых основывалась принятая в училище практика, и тем, что исповедовал сам Хомяков, не могло не отразиться на его деятельности в обществе. Если в описанной им картине «бесконечного рисования и лепления» можно увидеть критику черт педагогической системы, принятой в Академии художеств, то спустя годы он был склонен отмечать в ней скорее достоинства, чем недостатки.

В статье «Об общественном воспитании в России», подготовленной в 1850 году, Хомяков рассуждал: «Обобщение делает человека хозяином его познаний; ранний специализм делает человека рабом вытверженных уроков. <…> Так, несчастный ученик ремесленно-художественной школы, век свой трудившийся над рисованием орнаментов, никогда не нарисует и не придумает того затейливого орнамента, который шутя накинет в одно мгновение рука академика, никогда не думавшего о сплетении виноградных и дубовых листьев»[577]. Здесь критика Хомякова приобретает более понятную цель, чем в статье 1848 года, хотя автор и сохраняет принципиальное неприятие рутины «бесконечного рисования и лепления».