Интерес к богословию, и прежде всего учению о соборности Церкви, появляется у Хомякова задолго до создания первых богословских сочинений; в беседах с друзьями, в спорах со своими идеологическими противниками он часто прибегал к богословской аргументации, апеллировал к учению Церкви, пытаясь подчеркнуть актуальность церковного предания при решении насущных вопросов современности. В культурной ситуации того времени, отличавшейся ростом индивидуалистического мироощущения, кризисом традиционализма, церковное учение о соборности казалось Хомякову особенно ценным.

Однако очень рано он осознает сложность, подчас невозможность выражения собственного церковного опыта на языке современной ему культуры. Культурно-языковая ситуация в России, начиная со времен петровских преобразований, отличалась активной экспансией светского языка в область церковной традиции. Это привело к тому, что большое количество богословских терминов, религиозных понятий приобретало новое содержание за пределами традиционной сферы их употребления, в результате чего многие слова, такие, например, как «благодать», «духовный», «святой», «воля», начинали употребляться в «новых контекстах, поэтических, философских, бытовых. В исследованиях В. М. Живова[586] и Б. А. Успенского[587] подробно рассмотрен этот непростой процесс вовлечения понятий, имевших долгое время исключительно богословское содержание, в новые контексты светского творчества в связи с опорой на новоевропейскую традицию конвенционального отношения к языковому знаку.

Хомякову, с ранних лет усвоившему дух и язык церковного предания и вместе с тем столь же органично ощущавшему себя в современной новоевропейской культуре, в определенной мере был очевиден внутренний конфликт, обозначившийся между этими формами духовного, культурного опыта. Он одним из первых осмыслил эту ситуацию конфликтности как проблему, подверг рефлексии характерный для того времени глубокий раскол культуры на «духовную» и «светскую». Однако такая рефлексия в некотором смысле опережала свое время, она еще не могла быть последовательна, всеобъемлюща, не случайно эта проблематика часто приобретала у Хомякова одно лишь социально-историческое измерение, в результате чего оппозиция «светское» – «церковное» накладывалась, часто сливаясь, на хорошо разработанную в те годы оппозицию «дворянское» – «народное». Таким образом, осознание проблем взаимодействия Предания и культуры вовсе не освобождало от зависимости от последней. Религиозно-философская, художественная, а также научная культура в том их своеобразии, которое характерно для первой четверти XIX вeкa, так или иначе предопределяли творческие искания и «направление мысли» не только современников Хомякова, но и его самого.