– Ты ненавидишь папу? – спросила Линор. – Ты думаешь, что ненавидишь папу?

– Ну, теперь, когда я вижу, насколько ты есть ты… – Антихрист шутливо сделал вид, что бьет Линор по руке, – я не могу говорить за тебя, только за себя, независимо от того, что я мог бы сказать о тебе. Ферштейн?

– Херштейн.

– Я не ненавижу папу, – сказал Антихрист. – Просто папа меня тысячелетне измождает. Я нахожу папу изнурительным. Культя болит, кошмарно, когда я рядом с папой.

Линор прижала колено к груди.

– Кто ненавидит папу – так это мама, – продолжал Ля-Ваш, – или, если точнее, она бы его ненавидела, будь она мамой. Женщина, которую я видел месяц назад, не напоминает нашу маму вообще ни разу. Джона Леннона – да. Маму вообще – нет.

– Ты скучаешь по нашей маме.

– Я скучаю по маме вообще. Наша мама там, где она есть, практически всю мою жизнь. Ее начало – так уж точно. Вся моя жизнь в какой-то мере – причина, почему она там, да? Хотя я помню год, когда мне стукнуло девять. А потом папа и мисс Злокач отправили ее обратно.

– Ну, она опять пыталась вскарабкаться. Нельзя, чтобы кто-то постоянно пытался вскарабкаться на стену твоего дома.

Ля-Ваш ничего не сказал.

– Но очень жаль, что ты не смог узнать ее по-настоящему. Я думала, она хороший человек. Реально хороший. – Линор сместила голову, чтобы площадки замерцали в полумраке.

– Я просто чувствую общность, ну и всё, наверное, – сказал Ля-Ваш. – Нет, конечно, чувствую. Мамину голову и мою ногу отняли в одном и том же танцевальном происшествии, в конце концов. У меня хотя бы осталась фишка. У мамы фишки нет. – Он взял этикетку со скользящим человечком с Линориной ноги, где бумажка лежала близ кружевной каймы белого платья. – Здесь любопытно то, что кажется, будто этот чувак карабкается вверх дробь скользит вниз типа по песчаной дюне. Видишь, как утопла ступня? А этот типа кактус? Чую, подразумевается Пустыня, Линор. Пища для размышлений, как по мне, – каламбур ненамеренный.

– Но раз ступня утопла в песке, значит, мы точно знаем, что он карабкается, а не скользит, – сказала Линор, взяв рисунок. – Если б он скользил, был бы виден след по всему пути с са́мой вершины.

Ля-Ваш глянул на этикетку и пощупал красный подбородок.

– Но если он карабкается, мы должны наблюдать его следы, ведущие вверх, внизу, в песке, а их нет.

– Хм-м-м.

– Кажется, Бабуля напортачила, если, конечно, чувака не сбросили с вертолета в этой самой позе; до этой возможности доктор В. так и не додумался. Наверное, в его время не было вертолетов. Технический прогресс влияет на трактовку в конечном итоге, нет?