Угроза миновала.

Алжир стал гигантской стихийной стройплощадкой с огромными пустошами, которые быстро превращались в новые жилые кварталы с домами-муравейниками, куда тут же заселялись многодетные семьи, готовые жить в облаках пыли, поднимаемой экскаваторами, и в окружении подъемных кранов. Необходимо было в кратчайшие сроки построить десятки тысяч домов для населения, бежавшего из деревень в надежде получить работу в городах на побережье, а кроме того, гостиницы, спортивные комплексы, общественные здания, школы и мечети.

Как раз на строительной площадке будущего алжирского Института нефти, расположенной в Бумердесе[183], в пятидесяти километрах к востоку от столицы, Франк познакомился с Розеттой Альбани, только что окончившей Школу архитектуры в Риме. Став экспатом[184], она получила возможность заниматься избранной профессией и должность, на которую никогда не могла бы рассчитывать в своей стране, где женщины-архитекторы допускались только к дизайну помещений. Они оба понимали, что их роман не продлится долго, – слишком уж разными были их мечты: Франк не представлял себе будущее без Алжира, а для Розетты это был очередной этап жизни на ближайшие четыре-пять лет, после чего она собиралась продолжить карьеру в Италии или в любой другой стране, где есть перспективы. Когда он высказал ей свои взгляды на семью, объяснив, что она нужна только для передачи имущества по наследству и сохранения главенствующей роли мужчины, Розетта согласилась, поскольку это соответствовало ее убеждениям, но была очень удивлена, узнав, что эту идею развивал еще Энгельс: «Невероятно, ведь я была коммунисткой и не знала этого».

Ни он, ни она не хотели связывать себя браком, оба были увлечены своей профессиональной деятельностью, оба мотались по стране из конца в конец, работая одновременно над несколькими проектами. Даже несмотря на то что их отношения были довольно близкими, они понимали, что этому не суждено перерасти во что-то серьезное. Розетта не любила Франка, ничего к нему не испытывала – другое дело ее предыдущий друг Филиппо, от которого она была без ума, но тот, как и ее отец, считал, что женщина не может быть архитектором. А Розетта высмеивала сам институт брака, который больше не соответствовал чаяниям итальянок ее поколения, видевших, как их матери, старшие сестры и другие родственницы увядали и смирялись, отказываясь от всяких амбиций и пополняя армию домохозяек. Она громко провозгласила свою независимость, утверждая, что вполне самостоятельна и не нуждается в покровительстве мужчины. В шестидесятые годы молодой женщине, тем более итальянке, приходилось нелегко, если она желала заниматься мужской профессией, командовать прорабами, ездить на строительную площадку и ходить там в резиновых сапогах, добиваться уважения и выполнения ее указаний от начальников стройки, которые были ровесниками ее отца, вместо того чтобы рожать детей и стоять у плиты. Она боялась однажды стать копией покорной и безропотной матери или сестры, погрязшей в хозяйстве, и очень ценила личную свободу в отношениях с Франком. Каждый из них жил своей жизнью, не вмешиваясь в жизнь другого. Они виделись, когда хотели. И ни в чем не отчитывались друг перед другом.