– Но ведь для меня это большой риск!

– Во-первых, КГБ потребуется время, чтобы понять истинную цель вашей поездки, – вы же будете иностранцем с рабочей визой и безвозмездно передадите СССР ультрасовременное медицинское оборудование в рамках договора о сотрудничестве с русскими больницами. Кроме того, израильтянин, посещающий синагогу, никого не удивит; когда они разберутся, в чем дело, вы уже уедете. Для первопроходца риск практически нулевой – он возрастет для ваших последователей.

– А если меня узнают?

– Некоторые ваши единоверцы в синагоге, с которыми вы были знакомы, конечно, узнают вас, и мы рассчитываем на это, но с вашего поспешного бегства в пятьдесят втором году прошло пятнадцать лет, вас все забыли, никто о вас уже не думает, вы больше не существуете. И никто не признает в вас того человека из прошлого, ведь вы прилетите под другим именем, как гражданин Израиля и врач, чьи родители якобы уехали из России во время революции.

Игорю хотелось тщательно обдумать это, но он не смог. Его бросило в жар, он глядел то на Ноа, то на Илью, потом налил в бокал воды и залпом выпил ее.

– Понимаешь, – продолжал Илья, – нам нужен тот, кто подожжет фитиль; ты будешь первым, а за тобой появятся другие; мы пускаемся в долгий путь, понадобятся годы, чтобы идея репатриации в Израиль обрела плоть и чтобы советские евреи приезжали к нам миллионами. Это сложное и опасное дело; КГБ будет всеми силами препятствовать его выполнению. Но для нас это вопрос жизни или смерти. Сейчас чудовище спит, ничего не подозревая, но, когда оно осознает опасность, его реакция будет жестокой. Возьми на себя эту миссию, мы убеждены, что она должна быть выполнена.

– Нет, я отказываюсь.

* * *

Мишель прошел улицу Суффло, миновал Пантеон, повернул на улицу Контрэскарп, обойдя пивную «Ля Шоп», где у него было слишком много знакомых, и, пройдя в конец улицы Муфтар, направился к своему новому дому напротив церкви Сен-Медар. Анна шла позади, в метре от него. Она часто останавливалась перед кафе или торговой лавкой и, сдвинув брови, долго разглядывала витрину; прохожие улыбались, заговаривали с ней, но она не обращала на них никакого внимания; потом поднимала голову, искала взглядом Мишеля и снова шла за ним. Улица уже кишела народом, и вдруг Анна остановилась, как вкопанная, перед булочной, у которой стояла очередь; Мишель наклонился к ней: «Ты хочешь кушать? Что тебе купить? Может, пирожное?» Он взял ее за руку, встал в очередь и, когда они оказались у прилавка, спросил: «Чего тебе хочется, Анна?» И попросил продавщицу: «Пожалуйста, булочку с шоколадом, с изюмом, молочную, круассан, яблочный пирожок, маленькую плитку молочного шоколада и багет». Выйдя из булочной, он открыл пакет и протянул его Анне: «Если ты ничего не хочешь, я сам все съем». Но девочка стояла, не шевелясь. Он достал круассан, показал ей: «Знаешь, это очень вкусно». Анна молчала. «Попробуй, это просто объедение. А может, хочешь что-нибудь другое? Выбери сама». Но девочка отвернулась, привлеченная криками торговцев, подзывающих прохожих. Мишель порылся в пакете, протянул ей булочку и плитку шоколада, снял обертку и фольгу, вставил плитку в булочку, но это не произвело на Анну никакого впечатления. Мишель откусил кусочек…