Мужчина с изможденным лицом и гнилыми зубами потянул Андрея за рукав: «Календарь не купите?» Андрей колебался; тогда мужчина отвернул полу своего потрепанного пальто и достал рукописный религиозный календарь со всеми праздниками, с указанием их дат и часа, когда нужно возжигать свечи. Поскольку все евреи должны были знать правильные даты, а правительство разрешало издавать ничтожное количество календарей, их всегда не хватало, и этот человек сотни раз тщательно переносил содержимое печатных календарей на разграфленные в клетку листы бумаги: «Вот этот стоит пять рублей». Андрея удивила ничтожная цена за такую работу, и он дал продавцу двадцать рублей, тот порывисто пожал ему руку. Следом за ним к Андрею обратился другой мужчина с пергаментной кожей и волнистыми волосами до плеч:

– Вы откуда? На идише говорите? С вами опасно разговаривать, но мне бояться нечего… Мой двоюродный брат живет в Филадельфии, вы его, случайно, не знаете? Держитесь подальше от лысого, который сейчас стоит позади вас и усмехается, он стукач.

Потом он быстро сунул Андрею в карман сложенный лист газеты, отошел назад, и его поглотила толпа.

Андрей вошел в синагогу через левую дверь. С того места, где он находился, виднелось колыхающееся море белых талесов – молитвенных накидок религиозных евреев; боковые галереи на втором этаже были заполнены женщинами и детьми. Синагога находилась в плачевном состоянии: с пожелтевшего потолка отслаивалась известка, сырость оставила на потрескавшихся стенах широкие разводы, большая люстра источала бледный свет. Пытаясь найти глазами раввина, Андрей спрашивал себя, как он сможет переговорить с другими членами консистории.

Кантор пел сильным и мелодичным тенором; во время пения он покачивался, потом остановился и начал тихо молиться, а верующие вторили ему. Вот он замолчал, и люди несколько минут молились про себя. Кантор трижды поклонился, повернувшись к алтарю, потом вернулся к раввину; тот с трудом встал и пошел вперед на костылях, отказываясь от всякой помощи. Кантор передал ему микрофон, раввин дважды постучал по нему, и звук эхом разнесся по всей синагоге. Тысяча двести человек молча смотрели на него во все глаза, а он обвел взглядом собравшихся и заговорил:

– Братья мои, через неделю мы будем праздновать Шавуот; для всех это праздник урожая, но мы забываем, что это также праздник паломничества в Иерусалим, которое каждый еврей должен совершить хотя бы единожды в жизни. Кто мы такие, чтобы отказываться от своего обязательства, своего долга? Почему мы сдались? Потому что этот город далеко от нас? Потому что слишком сложно до него добраться? Но с каких пор путь евреев был усыпан розами и жасмином? Когда ваши предки были изгнаны из Иерусалима и рассеяны по всему миру, они дали клятву: «Если я забуду тебя, о Иерусалим, пусть забудет меня моя правая рука, пусть язык мой прилипнет к нёбу, если я забуду тебя…» Как мы поступили с этой клятвой? Исполнили ли мы ее? Какие же мы евреи, если нарушаем ее? Я вам скажу: мы станем как те народы, от которых ничего не осталось; станем как пыль, унесенная ветром. Эта клятва есть сама основа нашей веры, единственное оправдание нашего существования.