– Этот прибор бесполезен: ну, забеременела женщина, какая разница, кого она родит – мальчика или девочку?!

– А если бы все было написано по-русски? – спросил Андрей.

– Не знаю. Надо собрать партячейку и обсудить.

– Думаю, что товарища министра здравоохранения, давшего согласие на установку прибора, устроит перевод на русский. Но быть может, вы сомневаетесь в компетентности самого товарища министра?!

Обучение персонала пришлось приостановить. Андрей немедленно принялся за работу. Английские надписи на приборе он заклеивал бумажками с текстом на русском языке. Перевести инструкцию по эксплуатации было не в пример сложнее. Андрей не владел в совершенстве языком Диккенса, и тогда профессор откопал где-то старый англо-русский словарь, изданный еще до революции, в котором не было и половины нужных слов, а в этой больнице никто толком не знал английского. Зато секретарша профессора взялась напечатать рукопись на машинке, как только текст будет готов.

Андрей сидел в гостиничном номере и работал без устали. Нужно признать, что еще никогда на свет не появлялся такой неряшливый и приблизительный технический текст. Несмотря на все усилия, дело продвигалось медленно: за один день ему удавалось перевести только шесть полных страниц плюс еще несколько строчек, вдобавок эта халтурная адаптация была больше похожа на промышленную диверсию. Андрей подсчитал, что на перевод ему понадобятся две недели, но это превышало срок его визы, а продлить ее было нереально. В конце дня, когда он уже собирался в синагогу, приехал профессор с предложением вместе поужинать, но Андрей отказался.

– Я человек верующий и никогда не пропускаю службу.

В списке людей, с которыми предстояло поговорить Андрею, после раввина Лубанова шел Лев Перец. В 1952 году он был приговорен по 52-й статье к восьми годам лагерей за принадлежность к контрреволюционной организации – в данном случае к консистории синагоги; а также обвинялся в том, что самовольно открыл курсы иврита. После освобождения его арестовывали еще два раза за такую же антиобщественную деятельность. В прошлом инженер железных дорог, теперь он работал мойщиком посуды в столовой судостроительного завода.

В четверг, 1 июня, в семь вечера Андрей стоял у дверей квартиры на третьем этаже красивого дома на Садовой, рядом с Никольским морским собором, и с тревогой смотрел на шесть звонков, под каждым из которых была указана фамилия жильца: адрес в списке Андрея оказался неточным, эта квартира представляла собой коммуналку, и в ней проживало шесть семей. Поколебавшись, он все-таки нажал кнопку звонка. Минуты через две дверь открыла девочка с косичками и сообщила, что папа вернется с работы не раньше десяти часов вечера. Она предложила подождать его, но Андрей услышал громкие голоса, смех и музыку, доносившуюся из радиоприемника. Из своих комнат стали выходить мужчины и женщины, они сталкивались в коридоре – в такой обстановке невозможно поговорить без свидетелей. Узнав от дочери Переца, что завтра у отца выходной, Андрей сказал, что приедет утром: «Передай ему, чтобы он не беспокоился, я его старый друг и в Ленинграде проездом».