– Ты прав, Анатолий, я еврей, но это не делает меня преступником; я обрел веру и не стыжусь в этом признаться. Да, я еврей и хочу уехать из этой страны; буду просить визу для себя и своей семьи.

– Ты с ума сошел!

Формально Виктор был прав: он не нарушал закон: принадлежать к еврейскому народу в СССР считалось не преступлением, а просто чем-то постыдным. Но он оказался ренегатом, который добровольно вставал в ряды униженных. Его арестовали, однако серьезное обвинение против него не выдвигалось, ведь он не совершил предательства и был фактически невиновен, что совсем не мешало наказать его и отправить гнить в психбольницу. Когда о его вероломстве доложили главному начальнику, тот пробормотал сквозь зубы: «Сволочь!» – и приказал: «Вышвырните его вон, как собаку. Пусть послужит примером тем, кто захочет пойти по этому пути». Виктора уволили из КГБ, отобрали все удостоверения, значок и форму; он сдал оружие и покинул Лубянку в цивильном костюме, с сумкой, в которую сложил личные вещи. На улице его уже не ждал личный водитель. Несмотря на дождь, он бодрым шагом дошел до площади Восстания и увидел в вестибюле своего дома троих охранников. Никто из них с ним не поздоровался, и Виктор спросил себя: который из них проник в его квартиру и сфотографировал книги? Дора была потрясена новостью:

– Что с нами теперь будет?

Но Виктор старался сохранять спокойствие:

– Не волнуйся, теперь ситуация изменилась, все уже не так, как раньше, они больше ничего не смогут с нами сделать; я подам заявление на выезд. Через несколько недель, максимум через несколько месяцев мы уедем в Израиль; ты не представляешь, какое облегчение я чувствую. Я больше не мог лгать, не мог прятаться. Теперь, по крайней мере, все ясно.

На следующее утро раздался звонок в дверь: это был Олег Атанасов, комендант высотки на Восстания, давний друг Виктора, который часто приходил с женой к ним на ужин; они вместе праздновали дни рождения.

– Мне очень жаль, Виктор, но завтра утром ты должен освободить квартиру: собирай вещи и переселяйся в другое место.

– Куда мне, по-твоему, идти? Я не могу найти жилье и переехать так быстро. Мне нужно время, два или три месяца.

– Я получил приказ. Ты должен выехать немедленно. Могу дать тебе сорок восемь часов на сборы. Все же мы не чужие. Но в воскресенье вас здесь быть не должно. Я и так сильно рискую.

Эти двое суток были очень тяжелыми. Особенно для Доры, которая совершенно потеряла голову:

– Где я буду покупать продукты, если у меня больше нет доступа к спецраспределителю в нашем доме?