Пока Виктор работал, он не сталкивался с визовым отделом, этот сектор был вне его служебной компетенции, и теперь он очень пожалел об этом. Доехав на двух троллейбусах с пересадкой до МИДа на Покровке, он увидел на тротуаре очередь человек в двадцать и, обойдя ее, направился к самому входу. Ему преградил путь милиционер и спросил, что ему нужно. «Хочу подать заявление на выезд в Израиль». Милиционер ткнул пальцем в молчаливую очередь и повернулся к нему спиной. Виктор встал в конце. Стоявший перед Игорем человек взглянул на него и заметил: «Сразу видно, что ты новичок. Здесь учатся терпению. Они все делают для того, чтобы у нас опустились руки. Приходится стоять в очереди целыми днями. Иногда она двигается быстрее, но с сегодняшнего утра прошло только три человека: визами в Израиль занимается один-единственный чиновник, вдобавок он очень придирчивый. Все время требует дополнительные документы или требует принести какой-нибудь новый, потому что прежний устарел, и каждый раз процедура начинается заново. Хорошо хоть, сегодня не под дождем стоим».

В этот первый день Виктор продвинулся всего на десять метров. В семнадцать часов милиционер захлопнул дверь министерства, нисколько не заботясь о тех, кто ждал на улице; все молча разбрелись в разные стороны. На следующее утро Виктор приехал в восемь утра, за час до открытия, но на улице уже ждало человек десять, и он попал на прием только в три часа. Служащий выдал ему формуляр и список из одиннадцати документов, которые нужно было представить на каждого члена семьи. И Виктор начал изнурительное хождение по инстанциям; самым трудным оказалось получить вызов из Израиля – без него визу не выдавали. Не зная, как его раздобыть, Виктор поехал в синагогу и объяснил раввину свою ситуацию, но собеседник держался очень настороженно.

– Вы можете мне доверять, – сказал Виктор. – Меня выгнали из министерства, когда узнали, что я посещал службы. Кругом полно стукачей, будьте осторожны, я их не знаю. Как получить вызов? У меня в Израиле нет ни одного знакомого. Если я его не получу, у меня не примут документы.

– Не понимаю, о чем вы говорите, я этим не занимаюсь.

Виктор задал вопрос прихожанам, которые как раз собирались на вечернюю службу, но те только недоуменно качали головами и отходили в сторону. Напрасно Виктор убеждал их, что им нечего бояться: он наталкивался на непреодолимую стену страха, который внушала им раньше его форма. Напрасно он говорил: «Клянусь вам, я больше не работаю в КГБ, хочу эмигрировать с семьей в Израиль, умоляю вас, помогите», – верующие делали вид, что не слышат его; некоторые улыбались, но тут же отворачивались, и никто не отвечал. Когда он садился на скамью, чтобы молиться вместе со всеми, его соседи пересаживались подальше. Виктор понял, что стал изгоем в своей общине и что ему придется действовать без ее поддержки. Спустя несколько дней Дора пришла с работы вся в слезах: ректор консерватории, где она преподавала, объявил ей об увольнении «за антиобщественную деятельность». Виктор, как мог, утешал жену. «Нам нужно преодолеть это испытание; они стараются загнать нас в угол, используют тактику выжженной земли, но им не удастся нас запугать».