Виктор умело маскировался. Днем он был идеалом партийного руководителя, а дома становился самим собой. Он забирал себе разные учебники и пособия, конфискованные органами при обысках, комментарии к Библии, молитвенники, самоучители иврита и, укрывшись в стенах квартиры, проникался этими текстами, понемногу усваивал основные элементы религии предков и чувствовал воодушевление. Дора это не одобряла, считая, что муж ставит под угрозу благополучие их семьи. Однако Виктор соблюдал осторожность. В конце концов, это была его работа. Вторая натура.

Им пришлось столкнуться с несколькими затруднительными ситуациями. Однажды их дочери, Вера и Ирочка, стали задавали глупые вопросы: «Что это за странные буквы? На каком языке написаны эти книги?» Виктор вывернулся: «Это документы с работы». Друзья удивлялись, что он отказывается от жареной свинины и ест на ужин только картошку, уверяя, что не голоден. А коллеги дивились его профессиональной добросовестности – слишком уж ревностно ходил он на службы в хоральную синагогу – и с недоверием принимали его объяснения: «Я хочу вычислить агитаторов, мы должны выйти с Лубянки на поле боя и вступить в общение с противником».

Можно, конечно, лгать окружающим всю жизнь, скрывать свой характер, темперамент, свои убеждения, но играть эту отвратительную комедию тем более тяжко, что таить приходится то, что затрагивает самую суть личности. Бремя становится непосильным, и его невозможно вынести.

Виктор видел, как растет количество виз, выдаваемых семьям; некоторые из тех, кого он знал по синагоге, уезжали в Израиль в рекордно короткие сроки. И однажды бессонной ночью он сказал себе: «А почему не мы?» Он заговорил об этом с Дорой, но жена пришла в ужас от его идеи. Она умоляла его продолжать играть свою роль. И Виктор согласился. Из любви к Доре и понимая, что она права. Это была запретная зона, поле битвы, в которую невозможно было вступить, не подвергая опасности семью. И тогда Виктор велел себе замолчать, поставив крест на растущем в нем желании крикнуть всем, кто он есть на самом деле, провозгласить эту самую главную истину: «Я еврей, нравится вам это или нет, и я хочу уехать отсюда, чтобы жить на своей исторической родине!»

Он по-прежнему старался соблюдать конспирацию, посещая службы, но в этой стране было слишком много стукачей – тысячи, миллионы, которые постоянно шпионили, писали тонны доносов, и даже он сам не знал их. Три года назад на одном заседании в верхах начальник управления заявил, что в идеале на каждого советского гражданина с двенадцати лет нужно заводить дело и регулярно пополнять его документальными материалами; таким образом все окажутся связанными между собой невидимой паутиной, в которой станет видно, кто есть кто.