Толстой создает образ мужчины, которого такая женщина, как Анна, не могла не полюбить. Она, встретив Вронского, была обречена на любовь самую страстную и глубокую. А он, в свою очередь, смотрит на свою связь с Анной как на брак; он надеется устроить развод и женится на ней, и говорит своим родным, что до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену. Кроме того, он хочет знать, что его дело не умрет с ним, что у него будут наследники. «Представьте себе положение человека, – говорит он Дарье Щербацкой, – который знает вперед, что дети его и любимой им женщины не будут его, а чьи-то, кого-то того, кто их ненавидит и знать не хочет. Ведь это ужасно!» (9; 207).

Но вот точка разлома в их отношениях: «Я счастлив ее любовью, но я должен иметь занятия. Я нашел это занятие, и горжусь этим занятием, и считаю его более благородным, чем занятия моих бывших товарищей при дворе и по службе. И уже, без сомнения, не променяю этого дела на их дело. Я работаю здесь, сидя на месте, и я счастлив, доволен, и нам ничего более не нужно для счастья. Я люблю эту деятельность…» (9; 207).

Их разногласия, не явленные в прямой диалоге, звучат опосредованно, в объяснениях с третьими лицами.

Вронский: «Я считаю, что для меня обязанность отправляться на съезд, обсуждать дело мужика о лошади так же важна, как и все, что я могу сделать. И буду за честь считать, если меня выберут гласным. Я этим только могу отплатить за те выгоды, которыми я пользуюсь как землевладелец» (9; 213).

Анна: «Алексей теперь здесь шесть месяцев, и он уж член, кажется, пяти или шести разных общественных учреждений – попечительство, судья, гласный, присяжный, конской что-то. Благодаря такому образу жизни, все время уйдет на это» (9; 214).

Автор вытаскивает наружу неявную пикировку: «Анна говорила шутливо, но в тоне ее чувствовалось раздражение. Дарья Александровна, внимательно наблюдавшая Анну и Вронского, тотчас же заметила это. Она заметила тоже, что лицо Вронского при этом разговоре тотчас же приняло серьезное и упорное выражение… Долли поняла, что с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским» (Там же).

Это было начало конца. Вронский, сопротивляясь ревности и подозрениям Анны, стал думать о своей любовной связи и своем общественном положение отдельно от нее: «Я все могу отдать ей, но не свою мужскую независимость» (9; 226). Мужская независимость Вронского как раз и стала камнем преткновения в их отношениях. Никто не хотел идти навстречу, никто не хотел поступаться своими правами на полное и безраздельное обладание другим. Анна бравировала своим нежеланием иметь еще детей, подозревая, что Вронский больше не ценит ее красоту. Вронский хотел жить полной жизнью, а значит, не только любовью, но и полезными занятиями. Для Анны это было непереносимо. «Вронский приехал на выборы и потому, что ему было скучно в деревне и нужно было заявить свои права на свободу пред Анной, и… более всего для того, чтобы строго исполнять все обязанности того положения дворянина и землевладельца, которые он себе избрал. Но он никак не ожидал, чтоб это дело выборов так заняло его, так забрало за живое и чтоб он мог так хорошо делать это дело. Он был совершенно новый человек в кругу дворян, но, очевидно, имел успех и не ошибался, думая, что приобрел уже влияние между дворянами» (9; 244).