Как мы писали в другом месте этой книги, Платон Каратаев (нелишне обратить внимание и на «говорящее» имя этого героя Толстого) безусловно торжествует над логикой своего аристократического друга Пьера Безухова. Его правда есть настоящая русская правда жизни, которой вовсе не нужна развернутая и утонченная система доказательств живительности или затхлости тех или иных идей и соображений: слова «выливались» у Каратаева также естественно, «как запах исходит от цветка», – пишет Толстой, да они, слова, герою и не нужны, оттого он и забывает их сразу после того, как произносит. Платонизм Толстого здесь безусловен, как он существенен для всей русской культуры.

Достоевский попробовал понять западно-русские противоречия и различия по-другому, но попытка эта была совершена, по нашему мнению, слишком рано. Он говорил от имени поколения русских людей, которые должны были как бы пройти через потрясения историческими событиями начала XX века. Но его нравственные силлогизмы (антиномии) были адекватно восприняты западным сознанием, и на долгое время именно он стал властителем дум человека Запада. Сам же Достоевский в итоге противопоставлял всей этой силлогистике фигуры отца Тихона и Алеши Карамазова, свои суждения о «зеленых клейких листочках», какие надо полюбить «прежде логики», о том, что «красота убьет» любое преступление.

Современный мыслитель подводит обоснование под эту онтологическую разницу между содержанием западного и русского сознания: «Что логика и риторика, беспрепятственно движущиеся в разреженном воздухе универсалий, «удобопревратны», было выяснено еще софистами Эллады, основателями европейской логико-риторической традиции. Западный интеллектуализм убеждался в этом снова и снова. Но на Западе со времен схоластики пытались приручить эту «удобопревратность», выйти ей навстречу… Такой деловой подход не спасал и Запад от гносеологических драм, от прорывов «ничто», «смерти Бога». Но на Руси, не знавшей схоластики, зато терзавшейся перед антихристовой подделкой истины… эмоциональная окраска гносеологической драмы куда острее. Процедура, при которой тезис доказывается как антитезис антитезиса и к вере ведут через неверие, материализовалась у нас не в построении схоластических трактатов, а в атмосфере романов Достоевского. Там Аквинат – здесь Достоевский: контраст говорит о многом»[76].

* * *

Остро интересовавшийся историей русской цивилизации английский мыслитель Тойнби писал о двух волнах «вестернизации» России. Он умер в 1975 году и поэтому не увидел «третью» волну «вестернизации» России, какая осуществляется последние 30 лет, начиная с 1990-х годов. Можно с уверенностью предсказать, что, как и первые две, она обречена на неуспех по очевидным причинам. Несмотря на ясно видимые и осязаемые результаты в плане материальных преобразований окружающей среды, модернизации в технологическом, экономическом и социальном смысле, какие давала каждая из «волн», они в дальнейшем затухают, успокаиваются, и Россия возвращается в привычное для себя состояние гомеостазиса, в котором господствует знакомое и желаемое положение вещей – быть как можно менее модифицируемой, подвижной, реформируемой страной.