– Да, всё опробую! А тебе как приятней видеть Вику, с моими экспериментами или в гробу от передоза?

Это был сильный ход. Михаил опустил голову:

– Получилось, что я сбросил Вику на тебя.

– Я сама её взяла. Она на меня в детстве похожа.

Помолчали.

– Денег принёс, – он протянул конверт.

– Деньги мне давай, ей – ни копейки! Понял? Она тебя очень любит. Только не дави на неё сейчас.

– Спасибо, – и он сразу заторопился, словно боялся сломать то, что уже построил, пошёл в коридор, оттуда закричал дочери: – Вика, я пошёл. Зайду скоро.

Схватил пальто, и дверь хлопнула так быстро, будто его преследовали. Валя зашла в кухню. Вика стояла у окна и ждала, когда он выйдет из подъезда, сухо спросила:

– Помирились?

– В каком смысле?

– Он же мириться подвалил? Ты ж ему лемура!

– Глупая, – обняла её Валя. – Пришёл посмотреть, как тебе тут. Денег принёс для тебя.

– Денег? Расщедрился! – и тоном своей матери добавила: – Вспомнил чувак про ребёнка! Давай эту твою штуку отложим, а то я как из-под трамвая. Если гринов принёс, купи мне в Измайлафе этюдник, твой фейс нарисую. Подучусь, буду на Арбате портретами башли делать! Сейчас пиплам хоть чего можно впарить!

И с последним было особенно трудно поспорить.

На Измайловском рынке рядами стояли уценённые к весне Деды Морозы всех сортов, белели груды нераскрашенных ложек и плошек, сияли начищенные самовары, пестрели матрёшки, красовались Валины любимые павловопосадские платки.

– Сперва папку к тебе ревновала. Думала, вот, теперь у него ты Алёнушка, а я – в мусор, – неожиданно сказала Вика. – Теперь, наоборот, тебя к нему ревную, вдруг опять залафаетесь.

– По второму разу не умею, – успокоила её Валя. – А ты по своему парню не скучаешь?

– Скучаю. Вспомню, сразу венки чешутся. Он улётные миксы шурует: там и марки, и дорожки, и грибы, и винт, а утром шар, чтобы расслабиться.