Стихотворение «1 января 1924» на образном уровне мотивировано идиомой колосс на глиняных ногах [Ronen 1983: 245–246]. Повторяющееся в разных сочетаниях слово глиняный связывается с символом умирающего века-властелина, тем самым актуализируя смысл крылатого выражения: властелин велик, но на самом деле сделан из глины, слаб. При этом глиняной называется сама жизнь, хрупкая вся целиком, а не только своей частью: «О глиняная жизнь! О умиранье века!». Кроме того, в стихотворении буквализуется идиома сын (своего) времени / века[81]: «Два сонных яблока у века-властелина / И глиняный прекрасный рот, / Но к млеющей руке стареющего сына / Он, умирая, припадет». См.: [Ronen 1983: 226, 248].

«Чем захлебнуться в родовом железе!» («Мне кажется, мы говорить должны…», 1935). Последние две строфы этого стихотворения основаны на двух выражениях-концептах: кровь рода (метафорическое осмысление своей крови как носителя свойств всех предков) и железо в крови (как медицинский факт, открывающий возможности для буквализации и языковой игры). Родовое железо, таким образом, состоит из этих двух устойчивых выражений, собранных здесь в дословном образе настоящей крови, в которой можно захлебнуться (подключается идиома захлебнуться в крови с семантикой массового убийства).

В стихотворении «Когда щегол в воздушной сдобе…» (1936), по замечанию Ф. Б. Успенского, растворено выражение ученая птица [Успенский Ф. 2014: 65]. Его рефлексы проявляются в словосочетаниях ученый плащик и лесная Саламанка. Интересно, что в черновом варианте связь с ученой птицей была более явной: «Он покраснел и в умной злобе / Ученой степенью повит» [Мандельштам I: 496].

Вторая строфа стихотворения 1937 года «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…» («Чародей мешал тайком с молоком / Розы черные, лиловые…»), возможно, реализует коллокацию волшебная красота: метафорический эпитет волшебный воплощается в буквализованном образе волшебника → чародея. Одновременно вся строфа предстает описанием возлюбленной героя, которая, несомненно, в его глазах чрезвычайно красива.