– С дорогой душой поехал бы! Да кружало-то на кого бросить? И опять же, увозишь её без венчания... Не по-христьянски это, Никитушка! Признал я тебя! Сразу, парень, признал!

– Ох, ты плут старый! – рассмеялся Никита, скидывая парик. Смеялись и свита, и Алёна. – За венчаньем дело не станет. Люба она мне. Люб ли я тебе, девонька?

– Люб, Никитушка! Ох как люб! Велишь, без венчания поеду хоть на край света!

– Неладно без венчанья-то, – возразил Аксён. – Люди невенчанную осудят.

– Окрутимся мигом. Есть поп у меня знакомый. Свадьбу в дороге сыграем. Айда, Алёнушка. Выезжать нам с зарёю. Из-за тебя братко задержал выезд на день. И петухом заморским я вырядился из-за тебя же. Не князь я, Алёнушка, сын боярский...

– Как же ты, казачина, сыном боярским сделался? – усомнился Аксён.

– Жалуют казаков за дела ратные таким чином. Пожаловали и меня. Дак поедешь с нами, дядя Аксён? Братко подорожную выправит. Он самому государю известен...

– Ой, да всё тогда брошу! Бегом побегу!

– Врёшь! Всё-то не бросишь! Знаю, в подполье кубышка заветная.

– Не греши, Никитушка! – опасливо зашептал кабатчик. – То Алёнушкино наследство. Для неё копил, себя ущемляя...

– Ущемлял-то ты, положим, других. Алёнушка и без твоего золотишка проживёт безбедно, – отмахнулся казак и вынес девушку в чём была, на руках.

Свита, изрядно отяжелев, ждала его у дверей.

– Дело сделано, братцы. Щас в церькву! – И кони понесли их в будущее. Лёгким оно будет или тяжёлым, ни Алёна, ни Никита о том не помышляли.

Завилась дороженька их судьбы.

Пока ж в Сибирь, в стольный град Тоболесск!

3

Дни радостно бежали навстречу. И воскресенье это родилось с солнышком. Тихий ветерок ласкал короткие, едва распустившиеся листочки берёз, гладил изумрудную молодь хлебов, играл косами Алёны. Вокруг кипела весёлая, безудержная жизнь, улыбались ей люди, кивали добрыми мордами лошади, и солнце взошло таким добрым, такими добрыми и улыбчивыми бывают младенцы. Никто в мире не посмел бы сейчас помыслить, что солнце древнее, как древен мир. Солнце только что родилось, только что вскарабкалось ввысь и покатилось по синему безоблачному небу, не страшась головокружительной высоты. Так вот и дитя топочет по земле, часто-часто перебирая пухлыми ножонками. Земля бережёт его, ведёт по шелковистой мураве к лепетуньям берёзам, к полю, на котором только что взошла рожь.

– Топай, малыш, топай!

И он топает, и ничегошеньки не боится. Чего ж бояться, ежели его хранит сама матерь земля? Она и дедов его хранит. Только те своё оттопали: кому век вышел, кого пуля уговорила прилечь... Человек доверился ей и прилёг... ненадолго, наверно, пока близкие держат его в памяти. Близкие вымрут, тогда и подыматься не стоит.