Голова Андрея пульсирует от боли. Может, у него начались галлюцинации из-за травмы головы? На самом деле нет ни Волкова с его безумными речами, ни безликого, чисто прибранного кабинета. Сейчас он закроет глаза, а когда откроет, снова окажется у себя в камере.

— Я передам вам точные слова товарища Сталина, — говорит Волков. Он даже не пытается изображать восторженное благоговение, с которым люди обычно отзываются о вожде на публике, а говорит как человек, знающий его лично, в чем Андрей и не сомневается. — «Они умирают слишком быстро, один за другим. Нам нужно сменить врачей». Вы понимаете, о ком говорит товарищ Сталин?

— Нет.

— Не понимаете? Память отказывает? Фамилии Жданов и Щербаков вам ни о чем не говорят? Такие люди, и даже удивительно, как быстро о них забыли.

— Я знаю эти фамилии.

— Конечно, знаете.

Для Андрея Щербаков — просто фамилия из «Правды». Со Ждановым, конечно, дело другое. Он возглавлял оборону Ленинграда, он же возглавил травлю ленинградских писателей, художников и музыкантов, как только война закончилась. Анна часто говорила об этом по ночам. Новая кампания напомнила ей, как обошлись с ее отцом в тридцатые.

— И вам известно, как они умерли, — продолжает Волков.

Но Андрей не помнит. Вероятнее всего, он даже не читал некрологов.

— Инфаркт, — сообщает ему Волков, и повторяет еще раз: — Инфаркт. — Он делает упор на этом слове, как будто оно служит общеизвестным эвфемизмом чего-то другого. — Оба они умерли от инфаркта. Щербаков был мужчиной в расцвете лет. Жданову было немногим за пятьдесят. Оба они беззаветно служили и продолжали служить на благо отечества.

Наступает молчание. «Какая странная манера говорить, — думает Андрей. — Как будто он произносит речь на публику, но публики нет. Кроме меня».

— Государство нуждалось в их деятельности, — продолжает Волков, пристально глядя вдаль перед собой, как человек, который видит на горизонте приближающийся шторм. — Однако врачи не сумели их спасти.

Но всем известно, что Жданов был алкоголиком. Алкоголики часто не доживают даже до среднего возраста. Не случись с ним инфаркт, он бы умер от кровоизлияния в мозг или цирроза печени. Андрей не помнит, что говорили о Щербакове, но он тоже едва ли вел здоровый образ жизни.

— Они доверяли своим врачам, — говорит Волков и снова замолкает, глядя на Андрея, ожидая от него какой-то реакции. Но это абсурд. Волков слишком умен, чтобы верить хоть одному слову этого бреда.

И в то же время Андрею хорошо известно, что родные некоторых пациентов думают именно так. Они и слышать не желают о реальных последствиях болезни. Забитые артерии и изъеденный раком кишечник ничего не значат. Они продолжают считать, что врачи могли сделать что-то еще и тогда их близкие были бы живы. Они перевозят своих больных из одной больницы в другую, отправляют их то на горячие источники, то в очередной санаторий. Цепляются за малейшую надежду и не верят, что все лечение, по сути, сводится лишь к облегчению страданий. А когда наконец наступает смерть, они набрасываются на врачей, обвиняя их в том, что те не назначили нужный курс уколов, перепутали результаты анализов, не зашли к пациенту в последний, роковой вечер.