Руки задвигались, голова дёргалась сильнее.
— Не говори тоже глупостей, матушка, — испуганно перебила ключница, озираясь. — Не говори… Не дай бог услышит кто.
Схватилась за ручки кресла, напряглась всем тощим старым телом. Точно не знала, что делать с тугим узлом страха внутри. Чтобы сделать хоть что-то. Дёрнулась. Не смогла и сдвинуть. Крикнула — чтоб только выпустить испуг:
— Палашка! Где тя черти носят?
— Аюшки, — донеслось басом безмятежное. — Бегу.
Алина взвесила совет, который ей дала Солоухина, и пришла к выводу, что старая греховодница, скорее всего, не ошибалась. Молодость княгини Солоухиной пришлась на позапрошлое царствование, когда развратом удивить было трудно, и всё же княгиня сумела войти в легенду. Но ни разу, ни разу петербургский свет не отворачивался от неё, она не стала в обществе парией, ни один скандал не стал для страстной красавицы роковым. Алина решила последовать её совету. Недолго подумала, послала горничную в Смоленск и велела в лавке мод на Болонной купить лиловое платье:
— С длинными рукавами, с высоким воротником.
Когда платье прибыло, надела, застёгиваясь на ходу к зеркалу. Оправила. Оценила и выдохнула восторженно:
— Боже. Какое уродство.
Платье сидело пузырём, а его цвет годился только на обивку гроба.
Алина скроила постную мину, потупилась, сложила руки перед собой коробочкой, медовым голоском пропела в зеркало:
— Дорогая княгиня, я преклоняюсь перед вашими неустанными трудами в помощь бедным и сиротам. Благотворительный базар? Ах, я почту за честь быть приглашённой к участию в нём…
Вот эту роль ей придётся сыграть.
— Убуа-а-а, — изобразила приступ рвоты.
Надела старую шляпку, одолженную у горничной (которая не посмела отказать), и сбежала к экипажу, который ждал её у парадного подъезда. Лакей придерживал под уздцы английского рысака.
— Госпожа Несвицкая, — выдвинулся Норов из-за крыла коляски, приподнял шляпу.
— Простите, мне некогда.
— Господи, оказывается, изуродовать можно даже вас. Куда вы в таком виде? На маскарад?
Алина не удостоила его ответом. Норов преградил ей путь: