— Как куда? Домой. В наш с вами дом, дорогая.

Коляска въехала в город. При виде тротуаров, мостовых, лавок, церквей, прохожего народа Елене стало легче. Город был буднично-привычен, и это успокаивало.

«Не все ж идут по страсти, — размышляла она. — Большинство как раз нет. Идут по расчёту. Потому что все идут. И я как все. Не лучше и не хуже». Это тоже успокаивало.

— Вижу, вы приободрились, — удовлетворённо похлопал её по руке Егошин. — Очень мило.

Она улыбнулась ему. Коляска остановилась у богатого дома. «Пожалуй, даже лучше многих», — подумала Елена. Ей стало легко. Подала мужу руку.

Квартира поразила её размерами и роскошью. А главное, тем, что теперь это была её квартира. Её и мужа, который топтался следом. Но второе слагаемое она легко откинула. Муж рисовался ей докучным, но не вредным прибавлением к новой, удобной и, несомненно, роскошной жизни. А что муж захочет исполнения супружеских обязанностей… Ну так она потерпит. Лиза сказала, в биологическом отношении это недолго. Десять минут. Пятнадцать самое большее. Потерпит! Как терпела на балах жмущие туфли. Зато теперь туфель у неё будет — сколько она пожелает. Самых модных. По мерке. И полностью её.

Елена трогала спинки кресел. Гладила тяжёлые шторы. Даже пол ступнями — не шла, а тоже как бы ласкала.

Рука её вела по морде грифона на модной жёсткой кушетке. И поймала шнурок. Шнурок висел на шее у грифона. Елена разжала ладонь: шнурок был продет сквозь маленькую белую бумажку. На ней стояло…

Елена изумлённо обернулась к господину Егошину:

— В каком смысле — в уплату долга?

Он недовольно подошёл, стряхнул с её ладони этикетку, будто насекомое:

— В каком может ещё быть? Человек делает долг, который не может уплатить. За это описывают его имущество. А потом продают.

Она взяла лампу. На ней тоже была бирка.

— Вы наделали долгов? — ужаснулась Елена. Радужный пузырь её мечты, казалось, отделился от неё и поплыл по комнате. Вот-вот наткнётся на угол, на подсвечник, на отросток какого-нибудь грифона. И лопнет.

— Я никогда не делаю долгов. Берёшь в долг чужие деньги, а отдаёшь — свои. Я не отдаю того, что моё.

Муж забрал у неё из рук лампу. Стукнул обратно на стол.

Елена теперь видела эти бирки везде. Не могла не видеть. Они были повсюду. На шторах, на картинах, на зеркалах. На каждой вещи.

— Я не понимаю… Эти вещи — не ваши?

Егошин плюхнулся в кресло, крякнувшее под ним. Закинул ноги на стол:

— Всё это моё. Теперь.