В роще, где молодые осины теснились почти непроходимым частоколом впереди крупных старых деревьев, Бурмин спешился. Усталая лошадь тотчас наклонилась к траве губами. Бурмин присел на корточки. Здесь Иван оставил ещё одну пахучую метку, но сам след уводил дальше. Бурмин встал, оглядываясь. Прошёл немного. Ноги стали топко проваливаться в мох. Услышал бормотание ручья. Песок под водой казался чистейшим, как в часах. На бережке след обрывался. Кое-что из своего человечьего опыта Иван, стало быть, помнил: от того, кто может тебя унюхать, всегда уходи по воде.

— Иван, Иван, где ж тебя носит… — пробормотал Бурмин, над его головой спрашивала сама себя о чём-то малиновка.

Бурмин послушал ручей, птицу. Бесполезно, решил он: на день Иван — вернее то, кем он стал, — наверняка залёг в укромное место. Но кем он стал? И как много в этом существе от прежнего Ивана, знать было невозможно: разные книги толковали предмет по-разному. Несмотря на солнечный шелестящий день, душу скребло дурное чувство чего-то непоправимого. Бурмин пошёл обратно к лошади, которую оставил у лещины. Лошадь покосилась карим глазом и, поняв, что время вышло, стала щипать торопливей. Это была кобыла из самого первого помета, шестилетней давности. Из тех самых первых, кого он приучал к себе, своему запаху, она не боялась хищников, понимала его с полувзгляда. Бурмин похлопал по мокрому плечу, поправил узду:

— Всё, милая. Домой.

И в тот же миг что-то с треском продралось из орехового куста и обрушилось ему на плечи, захватив шею в локтевой сгиб. Смрадное дыхание обдало ухо. Оно целило к яремной вене. Бурмин инстинктивно прижал подбородок к груди, и зубы клацнули мимо. Бурмин крутанулся, но хватка была слишком сильна. Лошадь металась из стороны в сторону с испуганным ржанием. Бурмин бросился спиной на старую осину. От удара о шершавый ствол ему вышибло дух, но этого мига хватило. Локтем ударил назад, хватка разжалась. С разворота ударил ребром ладони в шею. Нападавший обмяк, хрипя, сполз спиной по стволу и завалился набок. Бурмин сел сверху, прижал его запястья к земле. Ужас и любопытство боролись в нём, как в человеке на краю пропасти. Взгляд в бездонную тьму был взглядом в будущее. Бурмин боялся того, что увидит, но всё-таки жадно взглянул в лицо тому, кого знал ещё Иваном.

Заглянул. Это не было человеческое лицо, и всё же оно было тошнотворно похоже и не похоже на лицо Ивана. «Так вот как будет и со мной», — пронзила мысль до кончиков пальцев, которые на долю секунды ослабли. Иван воспользовался мигом, боднул в лицо. Резко ударил коленом. Перекатился. Бурмину удалось отпрянуть: