— Мне всё это надоело, — заявил Мишель.

Насмешливо подала бумажную трубочку брату:

— Сдаёшься?

Он выдернул сердито:

— С чего ты взяла?

— Скажу честно, победителем ты не выглядишь. Не охмурила ли она тебя?

— Это роль, глупышка.

— Роль? Как-то уж слишком убедительно.

— Посмотрим на бале у губернатора! Или тебе нужно больше времени, сестрица?

Алина сделала вид, что думает, прикидывает.

— Нет. Что ж. На бале у губернатора.

Мишель запустил пальцы в волосы, разлохматил. Состроил зеркалу угрюмую рожу:

— Милая Ольга. Вы ангел, посланный, чтобы меня спасти…

Посмотрел анфас, в профиль, поправил локон. Алина только хмыкнула.

Шишкин не любил упускать выгоду, которую в мыслях уже считал своей. В данном случае мысли его зашли так далеко, что он видел уже себя первейшим бумажным фабрикантом, поставщиком нескольких министерств, самого Двора и даже успел принять орден из рук государя Александра.

Но делать было нечего. Другую чашу весов обеими руками опускал мерзавец Норов, и на этой чаше были неприятности с попами, разбирательство у епископа, дело в Синоде и, не дай бог, наложенное церковное наказание. Шишкина ела досада, но всё же, как ветерок, раны обдувала радость: из какой беды выскользнул!

Вот только проклятое письмо не нашлось ни в ящике стола. Ни на самом столе. Ни под пресс-папье. Ни в стопке с чистой бумагой. Ни на конторке. Ни в шкапу. Ни в мусорной корзине с растопкой.

— Михал Карлыча ко мне, — распорядился Шишкин, чувствуя, как шея наливается кровью, как стучит в висках. Шишкин налил из графина и выпил воды. Смочил себе затылок. Только апоплексического удара и не хватало.

Явился немец.