Мари вздохнула:

— Я предложила ей от нас… От тебя. Выделить Оленьке приданое. Эта мысль не снискала популярности.

— Не удивляюсь.

— А я очень! Почему ты не удивлён?

Но оба умолкли. Вошёл лакей с запиской на подносе. Выдвинул к барыне:

— Её сиятельству… — Та уже взяла сложенный листок, когда лакей договорил: — От господина Бурмина. Просят ответить тот же час.

Рука барыни на миг остановилась с письмом. Потом легла на стол. Муж и жена увидели на срезе кружок печати.

В записке было нечто только для глаз Мари.

Оба ощутили ту неловкость, к которой ни одному не хотелось возвращаться. Облаков красноречиво молчал, как бы говоря: я уже сказал, что доверяю тебе. Но Мари чувствовала в его молчании и другое: докажи.

— Ответьте господину Бурмину, — заговорила Мари, — что ответа не будет и чтобы он не трудился писать более, ибо прочие также останутся без ответа.

Лакей от изумления шевельнул бровями. Теперь он уже готов был оторвать себе ухо в наказание за глупость: ведь мог бы осторожно открыть и прочесть, мог бы, крр-р-ретин. Теперь было поздно. Письмо лежало перед барыней. И она не велела его унести.

Он поклонился:

— Ваше сиятельство.

Вышел.

Мари взяла письмо за угол. Взяла с каминной полки кремень. Щёлкнула. Подожгла. Дала бумаге разгореться. Уронила в камин. Села рядом с мужем.

— Николя. Я выхожу в свет. Я встречаю людей. Мужчин. Я могу отвечать за то, чтобы не давать им повода. Но не могу быть в ответе за фантазии, которые они сами себе придумывают. Которые меня не интересуют. И тебя не должны.

— Мари, ты ответила ему резко, — упрекнул муж. — Ведь он наш старый друг.

Но в голосе его было облегчение.

Оба смотрели, как мечется пламя. Он — с тревогой: всё казалось, что горит слишком медленно. Она — с грустью. Пометалось, опало, рассыпалось серой шелухой. Облаков взял руку жены:

— А насчёт их женитьбы. Скоро никому не будет дела до романов и свадеб. Война с Бонапартом… Мари. — Он смотрел на кольца, которые унизывали её пальцы. — Бонапарт вовсе не из бахвальства называет своё теперешнее войско Великой армией. А мы не можем сказать того же о нашей… Следует готовиться к худшему.