На исходе был уже третий день, а Статис все не появлялся. Двор вымыло дождем. «За мной еще не пришли». Ангелос свернулся клубком на полу, спрятав лицо в ладони. Но почему за ним должны прийти непременно в отсутствие Статиса? Одно не связано с другим. Он еще больше съежился. «Если никто не придет сюда, я умру голодный и заброшенный». Он перевернул вверх дном кувшин в надежде, что там найдется хоть несколько капель воды. Дождь усилился. Газеты, а следовательно, и события, о которых напечатано в них, были разложены по порядку в углу, на неприбитых досках. Подкоп он довел до середины. Во рту пересохло, в горле жгло, и он уже не в состоянии был даже лечь на кровать Статиса, прикрытую потертым одеялом. Когда наступит новый день? Неумолимо приближался критический час. «Аресты и расстрелы совершаются обычно на заре». Кто-то говорил ему, что время — это свойство света; нет, теперь, наверно, было наоборот — свет стал свойством времени. «Что бы ни было, я подошел к развязке совершенно неподготовленным. Почему я такой несчастливый? Вопрос по меньшей мере наивный. Я знаю прекрасно, почему я несчастлив, хотя со мной сейчас, пожалуй, еще не случилось несчастья…» Во время оккупации у него был друг Костас — высокий, стройный светловолосый юноша; он писал тайком стихи. Однажды Костас сказал: «Моей ноги не будет больше на факультете, пока не протрубят мир». Он роздал свои книги друзьям и исчез. Через несколько месяцев его арестовали и приговорили к расстрелу. Позже кто-то рассказывал, что Костаса вместе с товарищами бросили в грузовик и повезли на расстрел. Смертники пели, проезжая по центральным улицам Афин. Часовые приказали им замолчать. Но Костас продолжал петь, и его закололи штыком… «Какое отношение имеет песня Костаса к отсутствию Статиса?»

Дождевые тучи приходят вместе с сумерками. Помнишь, как ты пробирался по густому лесу, от дерева к дереву? Ты с трудом держался на ногах, мучительно боролся со сном, и все тело у тебя разламывалось от усталости.

На дне кармана Ангелос нашел истлевшую, желтую, как сухой лист, вырезку из газеты с приговором. Он не стал ее разворачивать и сунул обратно. В другом кармане у него лежало долото. Оно больше не было нужно ему.

Он решил написать письма, одно Измини, другое отцу. Но ему было стыдно опять обращаться к ним за помощью, они слишком многого ждали от него. «В трудную минуту он вспоминает обо мне», — скажет Измини и разорвет письмо. А отец скажет: «Я советовал тебе хорошенько думать, прежде чем принимать какое-либо решение. Сейчас…» Ангелос попытался связать хоть несколько слов, но не смог. Если бы он еще тогда, в самом начале, явился на назначенное ему свидание, теперь все было бы по-другому. Он не потерял бы своих друзей. В то время он скрывался в квартале Кипсели. Вечером он сердечно распрощался с людьми, приютившими его, но вдруг зазвенел звонок, и пришла двоюродная сестра хозяев. Ангелос спрятался за дверью. Женщина, болтушка с пронзительным голосом — он до сих пор стоит у него в ушах, — просидела до позднего вечера. Ангелос не мог выйти из своего убежища и поэтому упустил человека, дожидавшегося его. На следующий вечер он ходил на то же самое место, но туда никто не пришел. И Ангелос остался в одиночестве…