Я никогда не пробовал мацони. Но мне оно сразу понравилось.
Слово-то какое, ласковое, нежное, — мацони.
Словно в жаркий день смуглая тонкая девушка в тени сада, молча приблизив свое лицо к твоему, протягивает тебе кринку чего-то прохладного, белого, густого. И солнечный свет, проходя сквозь листву, золотит ее щеку, скользит по ее черным волосам, бежит по прохладной коже светлого яблока, свисающего с тугой ветки, и наконец касается самого мацони, делая его чуть розовым. Тишина, запах теплых листьев и легкое журчание кузнечиков в высокой, вошедшей в полную силу траве.
В том саду ходит мой папа, молодой и красивый, касаясь коры яблонь ладонью, и девушка эта протягивает ему кринку с мацони.
Вот она, эта девушка, передо мной. И тишина, и жаркая весна, и тень от гибкого дерева.
Вот что такое мацони. Разве может оно быть другим?
Поеду в больницу, отец теперь большую часть времени в сознании, хоть и не разговаривает пока, теперь ему, кроме бульона, и что-то от скуки надо. Голод, он разный бывает.
Договорился с нянечками, что буду ему читать в часы посещения. Больные, соседи папкины, тоже не против, они там неделями от скуки млеют.
Долго перебирал книги на полке. И вдруг усмехнулся, а что думать-то. У отца сын пишет.
Хорошо, что я не боюсь крови. Из-под кровавой повязки на меня смотрит сердитый татарский глаз.
— Вовку, вовку свою убери!
— Не обращайте внимания, он только что из операционной.
У папы новый сосед. Молодой парень, а половины головы нет. Вместо нее кровавая марля.
Глажу отца по плечу, его глаза медленно, словно из-под воды, поворачиваются в мою сторону.