Вот вам и выводы Лео. Ему нужны тучи для затуманивания некрофилии.

Соланж не из тех, кто принимает протянутую оливковую ветвь. Антикапитулянтская белая прядь повисла у нее перед носом; скосив глаза, девушка словно изучала длинные серебристые нити своих волос.

— Психотерапии, вот чего тебе недостает, — высказалась она.

Распахнулась дверь, вторглись Лу Стейнмец и коп в униформе. Другой полицейский из охраны кампуса, успел я заметить, разместился под окнами аудитории.

— У меня здесь занятия, Лу, — сказал я.

— Мне всего-то нужно поговорить с одним из ваших студентов, профессор. Вон с тем.

Лео принялся собирать вещи.

— Вы вполне можете подождать, пока мы закончим, — сказал я. — Я в этом уверен.

Очевидно, Лу Стейнмец расслышал в моем голосе угрозу: он замер, что-то прикидывая. Он знает, что не вправе входить в мой класс, не вправе открывать дверь, даже стучаться не вправе, — впрочем, он и не постучался. У него менталитет злого копа — нарушай все правила, пока тебя не остановят, тогда подайся назад, перегруппируйся и нападай снова с другой стороны.

— Ладно, профессор. Можем и в коридоре подождать. Жалованье свое мы так и так получим. Прихватим пару стульев, если вы не против.

— Я против.

Он кивнул:

— Благодарю за сотрудничество.

Когда за ним закрылась дверь, я понял, что, отстояв свою территорию, я теперь не знаю, что с ней делать. Если и существует способ как-то вернуться к рассказу Соланж, мне этот способ неизвестен. Видимо почуяв это, Лео вновь принялся собирать свои вещи.

— Вы меня извините? — спросил он, похоже не замечая иного смысла этого вопроса, кроме сиюминутного.

Мне бы ответить «нет». Задержать его, из принципа, чтоб оставался там, где сидит. Но Лео рвался поскорее покончить с проблемой. Мне знакомо это чувство. Все следили за тем, как Лео вскидывает на плечи рюкзак и идет к двери. В рассказе он бы остановился, обернулся и оставил нам на прощанье какую-то запоминающуюся фразу, точное наблюдение, что-то более подлинное, чем все, что он написал за этот год, но это не рассказ, так что он покинул нас тихо, без драмы. И вот уже его ведут в наручниках — руки скованы за спиной — через лужайку к поджидающему круизеру.

— Можно и нам всем идти? — спросил студент, использовавший в сочинении мой нос.

— Соланж? — окликнул я, ведь это ее рассказ мы обсуждали.

— Да, пожалуйста, — устало кивнула она.

Все потянулись к выходу. Соланж плелась последней, остановилась возле моего стола.