День выдался ошеломительно прекрасный, солнце высоко стояло на голубом, как яйцо малиновки, небе, и я неторопливо побрел к декану, отыскал по дороге скамейку с видом на заднюю парковку, снял пиджак, закатал рукава — пусть тепло струится по обнаженным рукам. Сегодня, понял я, закроется скобка и отделит теперь уже вполне распознаваемый сегмент моей жизни. Зимой, когда я попытался въехать на взгорок Приятной улицы и заскользил, теряя контроль, с вершины до самого подножия, я утратил веру в причины и следствия. Испугавшись, что навеки связан с Приятной улицей, где не совершаются драматические повороты ни к добру, ни к худу, где я полностью застрахован от катастроф, я усомнился, может ли меня затронуть что-то «неприятное» или же восторг. Все, что оставалось Уильяму Генри Деверо Младшему, — ровно угасающий день, неизбежный переход с левого фланга в центр, на первую базу, и, наконец, на роль подающего, это жалкое утешение, придуманное для того, чтобы убедить никудышников, будто они все еще в игре. А сегодня мне предстояло понять, как я ошибался. Усвоить урок тех, кто живет на Приятной улице и возмущается, когда их смещают с левого фланга. Те, кто жалуется на это, не получат даже игры на первой базе. Я хотел серьезных последствий? Вот они. Кушай, не обляпайся. Уж если это меня не научит уму-разуму…

Беда в том, что я не уверен, усвоил ли я урок. В этот самый момент, если не ошибаюсь, Лу Стейнмец разъясняет юному Лео, где тот отклонился от верного пути. Объясняет, что он натворил, какая это глупость и сколь неизбежно было попасться. За это его исключат из университета, разъясняет Стейнмец, и никто не виноват, кроме самого Лео. Пусть это послужит тебе уроком, вдалбливает глава службы безопасности кампуса и присматривается к Лео — усвоил ли? Его ждет разочарование. Я не раз видел на лице Лео такое выражение, и оно — более красноречиво, чем сумел бы передать это сам Лео словами, — передает его убеждение, что он не затем родился, чтобы внимать чужим урокам. Наказание он примет, поскольку нет другого выхода, но что касается уроков, тут он пас, и большое всем спасибо. Лео достаточно взглянуть на Лу Стейнмеца, чтобы понять: Лу не Господь. Проблема в том, что если бы Лео удостоился взглянуть на лик Божий, он, скорее всего, пришел бы к такому же выводу, — подозреваю, что в этом мы с ним похожи. Умей мы усваивать уроки, мы бы стали послушными. И, сознавая это, мы решительно затыкаем уши, чтобы не слушать никаких моральных наставлений.

В центре парковки стоит трейлер, борт его опущен, и оттуда по самодельному трапу выводят цепочку взнузданных ослов. Самые тощие и жалкие твари, каких мне доводилось видеть (даже гусь в воротнике-корсете не так был плох). Сонные, покорные, они бредут по трапу как слепые — возможно, слепота временная, вызванная переходом из уютного темного трейлера на яркое послеполуденное солнце. Как ни жалки они сейчас, главное надругательство им еще предстоит. Подумайте: сегодня им обмотают копыта пеной и тряпками, зад упрячут в памперс, чтобы защитить пол женского спортзала (к мужскому спортзалу их близко не подпустят). Представить себе не могу, чтобы кто-то решился в нынешнем политическом контексте столкнуть преподавателей и администрацию, пусть даже в комическом состязании, однако если игра и была отменена, то тренеров, тех, кто отвечает за этих обученных животных, не предупредили.