– Почему ты никогда не говорил мне, что у меня была тетя? – спрашиваю я.
Папино лицо напрягается и становится одновременно злым, виноватым и грустным, цвета жженого кармина.
– Не мое это было право. Но я должен был убедить маму рассказать тебе. Ты заслуживала того, чтобы знать.
– А как насчет меня? Ну… – Я с трудом пытаюсь подобрать слова. – Когда ты рассказал Уайпо и Уайгону, что… я… что я вообще существую?
– Я поехал к ним, когда тебе не исполнилось и двух. Я был на Тайване по работе и привез им твои фотографии.
– Ты просто взял и приехал? Почему ты так долго ждал?
– Я поехал только после того, как открыл письмо, которое они отправили маме. Твой уайгон писал, что они хотят что-нибудь изменить. Я думал, что помогу все исправить. – Его лицо наполняется болью. – Все, что случилось после того, как Цзинлинь… – Папа тяжело выдыхает. – Мама винила во всем себя. Она постоянно твердила, что должна была как можно раньше понять, что что-то не так, что Цзинлинь больна.
Я растерянно моргаю.
– Откуда она могла знать?
– Я говорил ей то же самое. Но она настаивала на своем. Твои бабушка с дедушкой требовали, чтобы она осталась на Тайване. Они хотели, чтобы она бросила музыку и занялась чем-то более практичным, как сделала бы Цзинлинь. Они хотели, чтобы она вышла замуж за китайца или тайваньца. Я прилетел в Тайбэй, чтобы с ними познакомиться, но они захлопнули передо мной дверь. Твою мать это невероятно ранило. По возвращении в Америку я позвонил ей, она очень грустила. Я импульсивно – и, может быть, по глупости – сделал ей предложение. Она сказала «да», и для нее это стало поводом уйти из дома.
Я представляю, как мама принимает решение прямо по телефону, не колеблясь, на ходу закидывая в пустой чемодан свои вещи.
Папа продолжает:
– Какое-то время я думал, что, может, она согласилась, просто чтобы взбунтоваться, – а при других, лучших, условиях отказалась бы. А потом я почувствовал себя виноватым. Возможно, если бы я дал ей немного времени, чтобы она могла простить себя… Если бы верил в нас сильнее… Но я был так влюблен и так боялся ее потерять.
Он качает головой.
– Я не хотел, чтобы она отделялась от своей семьи. Но ей казалось, что после смерти Цзинлинь не осталось ничего, что смогло бы заполнить пропасть между ней и ее родителями. А я, ну… Я просто не мог решиться заставить ее делать что-то, что могло принести ей страдания.
Я с трудом сглатываю.
– То есть ты… ты все еще… любил ее?
–