– Хорошо же! – Я выхватываю из кармана ключ и кидаю Перси… хотя выходит, скорее, в Перси. – Держи. Он твой. Делай что хочешь. Выздоравливай, беги с ним куда-нибудь, можешь даже в море его бросить, мне плевать.

Я жду, что он продолжит спорить, но нет. Он говорит только:

– Ладно.

«Давай, кричи на меня! – мысленно прошу я. – Ударь в ответ, я же заслужил! Заставь меня заплатить за все время, когда ты чувствовал себя нежеланным, верни мне с процентами всю мою самовлюбленность!» Но это же Перси, и он больше ни в чем меня не обвиняет. Он бесконечно лучше меня, даже когда в ярости. Ссутулившись, он быстро вытирает рукой глаза.

– Я пойду спать, – говорит он. – А завтра утром спрошу Сципиона, как бы мне побыстрее отсюда уехать. И, по-моему, нам с тобой лучше сколько-то времени друг друга не видеть.

– Перси, стой…

– Нет, Монти. Прости меня.

Он шагает прочь. Останавливается, поднимает руку, будто хочет еще что-то добавить, но только качает головой и идет дальше.

Что мне делать? Перси уходит, а я молча смотрю ему вслед, чувствуя, как меня разрывает изнутри. Какой же я дурак! Перси пропадает из виду – я смотрю ему вслед, но он не возвращается. Бьют часы, со всего города откликается колокольный звон, аж воздух дрожит. Потихоньку начинается новый дождь.

Не хочу об этом думать. И не могу. Сперва надо как-то заткнуть внутренний голос, твердящий: я только что лишился единственной в своей жизни отрады, потому что снова думал только о себе. Все эти годы я верил: нам не быть вместе из-за того, что мы оба юноши. На самом деле – только из-за меня.

Он попросил меня о жертве, я отказал.

Не могу об этом думать. И сделаю что угодно, лишь бы заглушить эти мысли.

Вслед за зеваками я возвращаюсь на площадь. По пути маска где-то потерялась, мое лицо открыто. Я точно знаю, что буду делать: пить и пить, пока не забуду весь этот вечер.

На берегу Гранд-канала легко добыть дешевого мерзкого джина и еще легче – пить его, пока мир не пойдет пятнами и мне не начнет казаться, что я могу выйти из своего тела. Я махом выпиваю четыре стопки этого самого джина и доливаю вдогонку сомнительного эля и еще какой-то прозрачной жидкости – прямо из бутылки из-под прилавка. Небосвод скашивает. Луна чернеет. Вокруг как будто все кричат. И я не думаю про Перси.

– Монти, эй, Монти! Генри Монтегю!

Я поднимаю голову: рядом, положив руку мне на плечо, стоит Сципион. Лицо его чуть размыто, будто за стеклом. Я сжимаю в кулаке почти пустую бутылку и не помню, где мы: я сижу на краю моста через какой-то канал, и это совсем ни о чем не говорит. Внизу проходит гондола, на носу сидит женщина в кроваво-алом платье, шлейф свисает в серебристую воду.