– Нет, не ранен.

А, так это все моя кровь. Чудесно. У меня вырывается жалкий всхлип.

– Все будет хорошо, – мягко говорит Перси, сплетая руку с моей. – Дыши. Ты поправишься. Только дыши.

И вдруг – я лежу на спине на койке в каюте Сципиона, а над головой в такт волнам раскачивается фонарь. На полу рядом спит сидя Перси, поджав колени к груди, уперевшись в них лбом и держа меня за руку. Его хватка выворачивает мою кисть под неестественным углом, но я не шевелюсь.

В глазах туман, в ухе до сих пор гудит металлический звон. Все лицо пульсирует, и от малейшего движения голову простреливает боль, уходя в глазницы, – будто в меня снова пустили пулю. У меня вырывается вскрик, и Перси рывком просыпается.

– Монти!

– Здравствуй, дорогой. – Голос звучит хрипло, и, когда я говорю, неприятно натягивается кожа правой щеки.

– Очнулся! – Перси садится рядом на корточки и касается большим пальцем моего подбородка. Его голос звучит глухо, будто я закрылся подушкой. Если бы он не сидел прямо передо мной и я сам не видел, как шевелятся его губы, я бы и не понял, откуда идет звук.

– Да ты напуган, – бормочу я.

– Еще бы, между прочим, из-за тебя.

Я пытаюсь рассмеяться, но выходит только поморщиться от боли:

– Кажется, в меня стреляли.

– Почти так и было.

– Почти так? А я-то надеялся, я теперь настоящий мученик.

Я поднимаю руку – она отчего-то кажется очень тяжелой – и касаюсь головы. Она вся туго замотана бинтами, над ухом влажное пятно.

– Плохо выглядит?

– Не… не слишком хорошо, – осторожно признается Перси. – Все распухло и обгорело, но это пройдет. Только ухо немножко… – Перси тянет за мочку своего уха.

– Немножко что?

– Его немножко… нет.

– Значит, у меня теперь только…