Таковы в общих чертах были задачи, основы и организация мюридизма как религиозного учения. Кроме излишней доверчивости к «прорицателям», которую они сумели возбуждать среди своих последователей, их, в сущности, не за что укорить; эти люди были, бесспорно, большой честности, а гуманные начала, руководившие ими, заслуживали уважения и ставили их высоко над уровнем тупой массы народа. В дела политические мюридизм не вмешивался, никому не мозолил глаз и мирно процветал рядом с ханскими дворцами с их беспутной роскошью, деспотизмом и прожиганием жизни. Восточные народы вообще привыкли к самым неожиданным контрастам, и потому никого не удивляло, что самый суровый аскетизм уживался рядом с разнузданностью и роскошью. Между этими крайностями не только не происходило недоразумений, но даже были хорошие отношения, и случалось, что какой-нибудь хан приглашал к себе уважаемого аскета-муршида или даже сам отправлялся к нему и беседовал о высоких истинах; этим они взаимно возвышали друг друга в глазах народа: муршид приобретал еще большую известность после посещения высокопоставленного лица, а хан становился популярнее как человек, интересующийся высокими истинами.

Темная масса народа, совершенно незнакомая с догматами религии, имела крайне преувеличенное представление об учености своих мулл, чему способствовали та важность и глубокомыслие, которые последние старались проявить даже в мелочах повседневной жизни.

Безвредность тариката в смысле социальном была еще в том, что муршиды проповедовали свои догматы только желающим; они никому не навязывали своего учения, не требовали и не ждали, чтобы народные массы примкнули к ним, они не громили во всеуслышание порок и не призывали на порочных небесного грома. Про них можно сказать, что они воздавали «кесарю – кесарево, Богу – божье»; им лично не было никакого дела ни до развращенности высших классов, ни до униженного положения низших слоев населения, они не имели и не хотели иметь никаких социальных идеалов; они только указывали желающим, как достигнуть личного счастья, личного совершенства при тех формах жизни, которые имелись в наличности.

Правда, муршиды посылали и областных муршидов проповедовать тарикат, но это надо понимать не в смысле публичной проповеди и призыва к покаянию населения; они знали, что в каждой области найдутся люди, жаждущие духовного совершенствования, и вот для таких-то жаждущих и велась проповедь. Проповедники «передавали тарикат» обыкновенно ночью, когда человека сильнее может охватить молитвенное настроение и когда лучше и сильнее может сосредоточиться внимание на предмете разговора или учения.