Шейх Измаил в дальнейшем оказывал немного услуг, а роль Хас-Магомета этим посредничеством между первыми муршидами завершилась, и его имя не связано ни с одним из дальнейших значительных событий.
Проповедь Курали-Магомы нашла массу приверженцев, стекавшихся со всех сторон слушать поучения и раньше еще известного своей ученостью кадия. Джемал эд-Дин также, почувствовав стремление к новому учению и пресытившись суетой ханского дворца, пришел к Курали-Магоме, сделался его ревностным мюридом, но тот долго не решался назначить его муршидом и назначил только тогда, когда в припадке карамата почувствовал, что должен это сделать.
Таким образом, на юго-восточном Кавказе явились два муршида, которые оказали впоследствии громадное влияние на местное население и на дагестанских горцев. Для понимания дальнейшего поведения обоих муршидов во время начала священной войны необходимо уяснить себе характер этих двух людей.
Курали-Магома был человек ученый, с юношества искавший удовлетворения духовных стремлений и волнуемый потребностью найти нечто новое, высшее, стоящее вне сухого догматизма. Он нашел это в шариате, но основа шариата – нетерпимость; шариат, доведенный до крайности, должен привести к идее газавата. Тарикат же, которым он увлекся уж на старости лет, показался ему возвышенным, достойным благоговения учением, и Курали-Магома отдался ему со всем пылом восточного человека, обрадованного достижением истины; но впоследствии, когда в Дагестане во имя Аллаха было поднято знамя газавата, его мусульманское сердце с шариатской закваской не могло выдержать, и он, забыв заветы тариката, осуждавшего какую бы то ни было войну, стал покровительствовать священной войне.
Совершенно другой характер представляет нам Джемал эд-Дин. Живя при дворе Аслана, хана казикумыкского, предаваясь всяким забавам, излишествам, потворствуя без удержу своим страстям, он никогда не задумывался над религиозными вопросами, но пришло время, когда окружавшие блеск и шум ему надоели, все приелось, все показалось скучным, а слухи о том, что есть люди, живущие другой жизнью и наслаждающиеся действительным счастьем, доступным человеку, натолкнули его на мысль познакомиться с ними и узнать их догматы.
С первых же уроков тариката в Джемал эд-Дине совершилась перемена, о которой предсказывал Халид-Сулейман: под предлогом болезни он заперся в своем доме, долгое время никому не показывался и вскоре затем из щеголя-мирзы казикумыкского хана обратился в птицу небесную, которая не сеет, не жнет, а еще менее заботится о своей наружности, даже не принимает необходимых мер для соблюдения чистоплотности. (Таковы, впрочем, были, по словам Шамиля, и все муршиды.)