Не будучи подготовлен раньше, не имея никаких предвзятых идей, Джемал эд-Дин отдался тарикату весь, всецело, со всем сердцем и пылом души, случайно нашедшей спасительный путь. Это был единственный муршид, который способен был отстаивать возвышенное учение в то время, когда кругом уже гремела буря газавата, вызванная к жизни восторженным и пылким Гази-Мухаммедом. Но – увы! – и этому лучшему из мусульман, человеку великой и незлобивой души, не удалось довести твердость своих принципов до конца, и он, измученный и обессиленный гонениями, махнул рукой и впоследствии тоже благословил газават.

Лет через пять после начала проповеди Джемал эд-Дин стал чаще и чаще слышать о каком-то новом вожде, который проповедовал шариат среди лезгинских племен. Это был Кази-мулла (мы будем называть его этим, хорошо знакомым русским читателям именем). Кази-мулла успешно проповедовал, имел много поклонников, и проповедь его носила сначала довольно мирный характер: он учил народ вести более благочестивую жизнь, уважать мулл и прочих мудрых людей, которые могут посоветовать только хорошее. Ненависти к неверным он не возбуждал, но и не препятствовал делать набеги в русские владения, и если слава о нем далеко разошлась и дошла даже до Джемал эд-Дина, то это объясняется тем, что Кази-мулла отличался мужественной наружностью, громоподобным голосом, страстной верой в свои убеждения и пылким красноречием. «Сердце человека, – образно выражались о нем горцы, – прилипало к его губам; он одним дыханием будил в душе бурю». Это был народный вождь в полном смысле слова, он верил в себя, в свое учение, в свою силу и знания и, когда Джемал эд-Дин, узнав о нем, написал ему письмо с предложением оставить шариат, который не что иное, как азбука тариката, и лучше изучать последний, то Кази-мулла иронически ответил, что он «не считает себя способным к восприятию таких высоких истин, каковы истины тариката».

Но, несмотря на этот отказ, до Кази-муллы все чаще и чаще стали доходить известия о богоугодной жизни Джемал эд-Дина, его высоком учении и чудесах, которые он творил. Наконец Кази-мулла не выдержал и, воспользовавшись первым же случаем, отправился в Казикумык и явился к Джемал эд-Дину. Но хитрый горец хотел испытать прозорливость муршида, а потому явился не один, а с товарищем Гасаном, которого уговорил назваться хозяином, сам же под именем Гусейна хотел изобразить слугу. «Гасан и Гусейн, – рассказывает история, – были приняты Джемал эд-Дином с обычным радушием и с обычною фразою: „Милости просим, дорогие гости; садитесь, отдохните!“» Сообразно принятой роли Кази-мулла при входе в комнату пропустил вперед Гасана, а сам остался позади и, когда тот занял почетное место на ковре, уселся у дверей, скорчившись, как ясырь[8].