– И что ты пишешь? – спросил он, подливая мне скотч.

– Заметки, – ответил я.

– Про что?

– Да так. Про бар.

Он не стал развивать эту тему. Вместо нее мы поговорили о новой работе Питера на Уолл-стрит, которую он получил через одного клиента из «Публиканов». Я был рад за него, но все же печалился, что мой любимый бармен теперь работает реже. Он продавал акции на полный день и обслуживал клиентов в баре по вечерам в субботу, чтобы подкопить деньжат для семьи. Растущей семьи. Его жена, сказал он, беременна.

– Да, – застенчиво признался Питер, – так уж получилось.

– То есть ты будешь отцом? – воскликнул я. – Поздравляю!

Я угостил его выпивкой.

– Так ты пишешь про наш бар? – спросил он, указывая на мою папку. – Можно?

Я согласился – в обмен на скотч.

– «Мотыльки и шелковые трусики»? – удивился Питер. – Название интригующее.

– Это Кольт мне его подсказал.

– Кольт ходит в шелковых трусах?

– Да нет же! Господи боже! Откуда я знаю?

Я смотрел, как Питер читает, подмечая каждую гримасу на его лице, каждое движение брови. Закончив, он передал мне страницы и оперся о барную стойку. Поморщился. Лицо у него стало еще грустней, чем обычно.

– Очень плохо, – сказал он. – Но что-то в этом есть.

Я сказал Питеру, что идеи и темы кружатся у меня в голове, как ароматы от гриля Луи – у меня в квартире, неуловимые и неотступные. Сказал, что уже готов сдаться.

– Это будет ошибкой, – ответил он.

– Почему?