Парень ощутил, как к лицу приливает горячая кровь.

– Папка, что ты! Не надо! Меня не выгонят! Я извинюсь. Я всё исправлю!

Он бросился к отцу и хватал его за руки, чтобы разглядеть лицо, чтобы вспомнить, каким он был прежде. Но воловья спина сотрясалась от новых рыданий.

Нет, ничего уже не изменишь.

Глаза у парня бегали, он искал, чем бы утешить отца, чем доказать, что он хочет быть на него похожим.

«А вдруг батя больше никогда не заговорит со мной?»

Кайотов испугался этой мысли так сильно, что слёзы брызнули из глаз, и голос его вдруг слился с плачем отца.

Землеройка

Землеройка

– Двенадцать, двенадцать, двенадцать! – кричала Люба, сбегая вниз по ступеням. – Слушайте все! Начало света! Начало света! Двенадцать, двенадцать, двенадцать!

Вся школа ходила на ушах. Мир весело вертелся.

Максим Кукушкин спускался по лестнице в жилетке и бабочке. Девочка чуть не сбила его с ног.

У Максима пухлые детские щёки, любопытные глаза, а волосы всегда лежат набок так, словно мама расчёсывает его утром целый час. В пятом классе над ним смеялись, но когда он в конце года вышел на сцену и запел высоким тенором в микрофон: «Jama-a-a-a-ica! Jama-a-a-a-ica!» – и принялся пританцовывать, да так уверенно, словно выступает уже много лет, его вдруг зауважали.

Взрослые думают, что у этого мальчика всегда хорошее настроение, и это почти правда.

Он защищает девочек и умиляется на хамелеонов и лемуров. Прошлым летом он с отцом ездил на Мадагаскар. Об этом Максим может говорить и думать чаще всего.

Парнишка, забывшись в потоке внутреннего восторга, не замечает, как поскуливает и напевает слова известной песни. Он пританцовывает и щёлкает по ступенькам каблуками, увлечённый музыкой, которая звучит у него в голове. Он не волнуется, что кто-то может услышать и увидеть его. Его руки держат невидимый микрофон, перед ним целый стадион, он спускается по загорающимся неоновыми огнями ступенькам…

– Двенадцать, двенадцать, двенадцать!

– Не кричи, ты мешаешь мне петь!

– Ты что, ничего не знаешь?