– Угу-угу. Не хочешь рассказывать. Ну ладно. Дело твоё. Только слышишь, Штыгин, у меня и так жёсткий дефицит учителей. Фаина ушла в декрет раньше, чем планировалось. В начале года у нас не было биолога, хорошо, что теперь нашёлся Кирилл Петрович. С русским и литературой не пойми что! Ты это брось, Рома! Говори мне, нам искать нового сотрудника или нет?

– Нет. Это временно.

– Временно. Какие вы все загадочные.

Мария Львовна засопела, отчего листы бумаги на её столе всколыхнулись.

– И последний вопрос. Как ты собираешься разрешить это дрянное дело с отцом Осокина, который до того отупел, что хочет разбираться с тобой в суде? О том, что этот юноша известный провокатор, я даже не заикаюсь и в твоей невиновности не сомневаюсь, так как знаю тебя давно. Но что, скажи мне, ты намерен делать?

– Что ж, если нужно, будем судиться.

– Будем судиться? Вот ещё! – Мария Львовна треснула кулаком по мраморной столешнице, отчего подпрыгнули резные песочные часы. – Ты знаешь, что мне скажут после этого в роно?! Руки начнут выламывать, чтобы я тебя уволила.

Штыгин спокойно взглянул на неё:

– Так чего медлить?

Директор несколько мгновений молча рассматривала его.

– Да на тебе лица нет. Ты когда в последний раз спал? Отставить, Роман Андреевич, такие разговоры. Мы своих так просто не сдаём. Но пообещай мне, что завтра ты придёшь на малый педсовет, посвящённый Осокину, и придёшь подготовленный, собрав в письменном виде всё, что этот бесстыжий натворил.

– Этого я не могу обещать, Мария Львовна.

Директор вскочила и рванула телефонную трубку:

– Света, кофе неси.

Затем она села, снова положила локти на стол и заговорила медленно, весьма угрожающе:

– Ро-ман Андре-евич. Не нужно так со мной. Я ведь хочу помочь. Вам идут навстречу, а вы…

– Послушайте, я правда не могу, – сказал Штыгин ровным голосом. – У меня вчера мать умерла. Завтра похороны.

Мария Львовна, женщина, по своей профессии привыкшая к самым неожиданным поворотам, обескураженно смолкла.

За стеной было слышно, как жужжит кофейный аппарат и звенят чашки.

Штыгин первым нарушил молчание: